Ко мне прибегала Джин, интересовавшаяся кандидатами и «Бессмертные» («Литерачюр» от 24 марта),— в надежде, я полагаю, что наконец-то она увидит мое имя первым, а ваше — вторым; и если она действительно лелеяла подобные честолюбивые мечты, то ей пришлось разочароваться в третий раз; надеюсь, что и впредь они не сбудутся, ибо вы занимаете место, принадлежащее вам по праву. Она расспрашивала меня, кто участвует в этих выборах, но я ничего ей не смог ответить. Так же, как и на вопрос, когда будет проведен последний, решающий тур.
Я только что кончил читать утреннюю газету. Я читаю ее каждое утро, хотя и знаю, что найду в ней лишь отражение тех пороков, низости, лицемерия и жестокости, которые составляют нашу цивилизацию и побуждают меня весь остальной день взывать к господу о покарании всего рода человеческого. Мои молитвы пока еще не услышаны, но я не отчаиваюсь.
12 апреля. — Приходила Джин с номером «Литерачюр» и жаловалась, что я опять оказался после вас в священном списке десяти избранников; она, видимо, огорчается и никак не может этого понять. Но я объяснил ей, что вы же там, на поле боя, непосредственно в кабине для голосования, ведете предвыборную борьбу, — а это в подобных случаях имеет огромное значение.
13. Мы с миссис Клеменс побывали на художественной выставке. Цель изобразительных искусств, по-видимому, — пресмыкаться перед монархами и всевозможными образчиками проклятого племени попов.
Всегда ваш
Марк.
63
У. Д. ГОУЭЛСУ
12 мая 1899 г.
Дорогой Гоуэлс!
Семь часов пятнадцать минут вечера. Чай (в честь мистера и миссис Тауэр, которые уезжают в Россию) только что окончился; милые люди, делающие честь человеческому роду: мистер и миссис Тауэр, новый посланник с супругой, секретарь посольства, морской (и военный) атташе, несколько английских дам, ирландская дама, шотландская дама, очень милый молодой австрийский барон, явившийся без приглашения и до конца пребывавший в убеждении, что это самый обычный чай, но дивившийся необычному числу гостей; еще одного австрийца и несколько американцев, которые оказались точно в таком же положении, как и вышеупомянутым барон; старая баронесса Лангеман, единственная из всех австрийцев, которая была приглашена, и еще американцы. Так что в нашей гостиной собралась немалая толпа, но мы открыли раздвижные двери в гостиную Клары. Я не люблю чаепития, и миссис Клеменс обычно меня щадит, но это прошло очень мило. Со мной случилось только одно происшествие. Я питаю большую симпатию к старой баронессе Лангеман, потому что мы яростные противники в одних вопросах и столь же яростные союзники в других. Например, она член общества трезвости, а я нет; у нее есть вера и религиозные взгляды, а у меня - никаких (она методистка!), она – за демократию, и я тоже; она — за равноправие женщин, и я тоже; она – за права рабочих, одобряет профсоюзы и стачки, точь-в-точь как я; ну и так далее. После ее ухода одна из английских дам, которую я очень люблю, начала осуждать ее за то, что она отдает свои деньги, время и заботы стачке, происходящей сейчас на шелкоткацких фабриках Богемии (рабочие требуют одиннадцатичасового рабочего дня), и публично выступает в ее защиту. Я был захвачен врасплох и заспорил слишком горячо. Теперь мне это неприятно: ведь, в отличие от меня, она совсем не осведомлена в этом вопросе, а мы должны быть кроткими и снисходительными с людьми невежественными, ибо они — избранники божьи.
(Новый посланник — хороший человек, но не на своем месте. Секретарь посольства — хороший человек, по не на своем месте. Атташе — хороший человек, но не на своем месте. Наше правительство по части неправильного распределения груза бьет даже новые пароходы «Уайт Стар», а их возможности — 17 200 тонн.)