Том 12. Из 'Автобиографии'. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма

Если вы получили хотя бы половину того, что пророчил Понд, будьте довольны и восхвалите господа. Ни с кем другим этого не случалось. Мне жаль, однако, что он не поехал с вами, — ведь слушать его рассказы просто упоение. Он очень приятный спутник, веселый и добродушный, и мельница его никогда не останавливается. Ваша лекционная поездка — настоящий героизм. Она требовала высочайшего мужества, и вы имеете право гордиться собой. Никакие рукоплескания, никакие деньги, ни даже и то и другое вместе не могут изменить того, что для человека, подобного вам, это ад. Это ад даже для меня, а я ведь скроен из материала погрубее.

Я знал, что слушатели будут подходить к вам и пожимать вам руку, — это единственно верный знак искреннего одобрения. Каждый раз, когда среди публики не находилось желающих пожать мне руку, я уходил из зала с тяжелым чувством, так как знал, что это означает.

Говоря между нами, это грязная и преступная война, по всех отношениях постыдная и не имеющая оправдания. Каждый день я пишу (мысленно) желчные журнальные статьи о ней, но мне приходится этим ограничиваться, ибо Англия не должна быть повержена; это означало бы распространение по всему миру позорной политической системы русской и германской империй, что обрекло бы земной шар на ночь нового средневековья и рабства вплоть до второго пришествия Христа. Даже когда она не права (а она не права), Англию надо поддерживать. Тот, кто выступит против нее сейчас – враг человечества. Нет, зачем все-таки человечество было создано? Или хотя бы, почему вместо него не было создано чего-либо более достойного? У господа был для этого удобный случай. Он мог бы заработать превосходную репутацию. Так нет же! Ему понадобилось совершить эту дичайшую глупость, эту шалость, о которой он, вероятно, немало сожалел, когда спохватился и увидел ее последствия. Трудно было бы придумать более легкомысленную и недостойную прихоть — пока не началась эта война. Я разговариваю о ней с обеими сторонами, но всегда жду, чтобы этот разговор начал мой собеседник. Тогда я говорю: «Мой разум на стороне британцев, но мое сердце и те обрывки морали, которые у меня остались, — на стороне буров. А теперь мы можем беседовать не смущаясь и без предубеждения». И мы мирно продолжаем нашу беседу.

26 января. — Я собирался сделать несколько пренебрежительных замечаний о человечестве и поэтому не запечатывал этого письма. А еще я его не запечатывал для того, чтобы рассказать о моем сне, в котором пресвятая троица пыталась решить головоломку. Но я могу сделать лучше, а именно: вырезать из «Таймса» различные примеры и образчики, которые покажут, что нынешний день человечества ничуть не лучше вчерашнего.

Вы, может быть, замечали, что в газете редко появляется телеграмма, которая не показывала бы лишний раз, как один или несколько баловней и подопечных нашей цивилизации прогуливаются в одной рубашке, пока остальные его регалии находятся в стирке.

Я люблю наблюдать, как всяческие святоши проветривают свое самодовольное благочестие и восхищаются им, и умиляются им, и в то же самое время откровенно и публично выражают свое презрение к благочестию буров, не сомневаясь, что им удастся снискать одобрение и страны и церкви, — так оно и бывает.

Я замечаю, что бог в этой войне сочувствует обеим сторонам; итак, история повторяется. Однако я единственный человек, который замечает это. Здесь все считают, что он держит их сторону, и только их.

Нежно любящий вас всех

Марк.

66

ДЖ. Х. ТВИЧЕЛУ

Лондон, 27 января 1900 г.

Дорогой Джо!

По-видимому, мы не собираемся освобождать филиппинцев и возвращать им их остров. И, по-видимому, мы не собираемся вешать патеров и конфисковать их собственность. В таком случае, тамошняя война меня не интересует.

Я только что проглядывал главу LXX «По экватору», чтобы проверить, сохранили ли буры свое прежнее военное искусство. Читать ее было очень любопытно — она словно написана об этой войне.