Том 12. Лорд Дройтвич и другие

Тони поцеловал Полли.

— Наконец, — сказал он, — мир и счастье пришли к Анто-ни, пятому графу Дройтвичскому.

Полли, немного отойдя, печально на него взглянула.

— Тони, я не могу!

— Чего ты не можешь?

— За тебя выйти.

Тони благодушно улыбнулся.

— Подожди, приведу тебя на Ганновер-сквер, в церковь Святого Георгия — мигом обкрутимся!

— У тебя такой большой замок…

— Ничего, привыкнешь.

— Я не смогу стать графиней!

— Чем они плохи?

— Это я не гожусь!

— Вот что, — сказал Тони, — когда ты дала мне слово, я был парикмахером. Труд и уменье вывели меня в графы. Разве можно меня бросать? Зачем же я тогда старался? Представь, как падут духом те, кто карабкается вверх! Стоит ли, подумают они, так надрываться, если она отвергнет нас в час победы?

— Ой, Тони, как ты не видишь? Как не понимаешь? Я совсем… я просто…

— Хватит, — решил он и взял ее на руки. В дверях он остановился, чтобы ее поцеловать.

— Тони и Полли! — сказал он. — Старая добрая фирма.

И он понес ее в гостиную, где, судя по звукам, достопочтенный Фредди Чок-Маршалл сел к роялю.

Французские каникулы

Перевод с английского Н. Трауберг

От автора

«Французские каникулы» немного меня удивляют. Обычно я прекрасно помню, как писалась каждая книга, — как пришел в голову замысел, и так далее, но тут я просто теряюсь. Написал я это в 1956 году, когда несколько лет жил в Резембурге, и в толк не возьму, почему в американской глуши мне захотелось, чтобы все происходило во Франции и в книге кишели французы. Вот в 1930–1935, когда я обитал неподалеку от Канн, учил язык в местной школе Берлица и читал романы Колетт,[86] или пьесы Куртелина,[87] или «Ви Паризьен», это было бы понятно.

Говорить я толком не научился, но читаю по-французски, а больше мне и не надо, поскольку на девяносто третьем году, никогда не покидая Лонг-Айленда, я вряд ли буду резво болтать с французом и сумею скрыть свои взгляды на карандаши.

Если верить моей учительнице, говорить, собственно, можно только о карандашах, которые у нас, во Франции, зовутся crayons. Она сообщила мне все, что я о них знаю.

"Le crayon est jaune", — говорил я. — "Le crayon est bleu", "Don-nez-moi le crayon de ma tante"[88] и много еще интересного. Если бы мне повстречался владелец карандашной фабрики, я бы очаровал его знаниями, но обычно карандаш в беседу не ввернешь, так что вскоре я это бросил и вернулся к нормальному бульканью и хрюканью иностранца, зажатого в угол чем-нибудь таким, галльским.

Лучше всего я помню, что кто-то написал о книге мерзкую рецензию в каком-то еженедельнике, а Ивлин Во[89] кинулся меня защищать и несколько месяцев терзал подлеца зубами и когтями. Я часто думаю, почему это случается так редко, ведь перебранка оживила бы прессу (видит Бог, она в том нуждается) и показала пострадавшему, что он на свете не один.

Прав ли тот рецензент? (Не Ивлин Во, а первый.) Очень может быть. Я, слава Богу, не могу найти у себя что-нибудь плохое. Другие могут, я — не могу. Когда я кончу роман, перепишу, отполирую где надо, мне легко, мне уютно, мне все нравится. Это чувствовал я и перечитывая «Каникулы». По-моему, Никола Жюль Сэн-Ксавье Опост, маркиз де Мофриньез, совсем не дурен. Да, конечно, кое-чем он обязан Куртелину, но и Шекспир с кого-то списывал. Быть может, мой Хрыч — не образец добродетели, но не всем же быть образцами. Нравится мне и мистер Клаттербак, хотя он слишком любит поесть.

Несколько слов о заглавии. Оно не оригинально, но всякий, кто пишет роман, где действие происходит во Франции, вправе так его назвать. Удивляюсь только, что американский издатель так все и оставил. У них просто какая-то болезнь, вечно меняют названия. Когда автобиографию «Теперь уже поздно» издали под заголовком «Какая удача!», Милн[90] сказал: «Такая уж у них привычка. Я думаю, клятва на верность (которую, так и вижу, дают без пиджака, держа в правой руке синий карандаш) кончается словами: «Торжественно обещаю менять любое название, каким бы оно удачным не было, заменяя его своим и подчеркивая, тем самым, все достоинство моей конторы и моей свободы».

По какой-то причине «Французских каникул» немало. Что ж, будем надеяться, что мои войдут в сотню лучших книг под этим названием.

П. Г. Вудхауз, 1973

Глава I

Если вы обрыщете с хорошей лупой тот кусочек штата Нью-Йорк, который зовется Лонг-Айлендом, вы найдете у Большой Южной бухты крохотное селеньице Бенсонбург.[91] Воздух там свеж, природа прекрасна, общество — смешанное. Одни — скажем, издатель Рассел Клаттербак — обитают на роскошных виллах, другие еле сводят концы с концами. Сестры Трент, дочери покойного Эдгара Трента, сводили эти концы на маленькой ферме, располагавшейся в долинке неподалеку от берега.