— Да, — признала Джилл, — так бывало много раз.
— Так бывает всегда. Джилл, вы должны уйти из театра. Такая жизнь вам не подходит. Работа…
— Мне она нравится.
— Ну да, пока она в новинку…
— Как вы не можете понять! — жарко перебила Джилл. — Я хочу работать. Мне нужна работа. Мне нужно что-то делать, чтобы занять ум. Очень трудно говорить об этом, но вы же знаете, что со мной случилось. Фредди наверняка рассказал. А если и нет, вы и сами могли догадаться, раз уж я здесь одна. Неужели у вас не бывало беды или разочарования, когда весь мир будто развалился на куски? Тогда обнаруживаешь, что единственное спасение — работать, работать и работать! Когда я только что приехала в Америку, я просто с ума сходила. Дядя Крис отослал меня в городишко на Лонг-Айленде, и мне целый день было нечем заняться, я только думала и думала. Долго я там не вытерпела и сбежала в Нью-Йорк. Встретила тут Нелли Брайант, получила эту работу. Театр спасает меня. Я занята целый день, ужасно выматываюсь, и у меня нет времени на всякие мысли. Чем тяжелее работа, тем лучше она мне подходит. Это противоядие. Я просто не могу бросить ее сейчас. А что до вашего Гобла, придется мне с ним смириться. Другие же девушки терпят. Чем я лучше?
— Они притерпелись и не обращают внимания.
— Ну, и я должна притерпеться. Что мне еще осталось? Должна же я что-то делать.
— Выходите за меня замуж, — сказал Уолли, перегнувшись через стол и прикрывая своей ладонью ее руку. Сияние в глазах осветило его лицо, словно фонарь.
От внезапности этих слов Джилл онемела. Вытянув руку из-под его руки и откинувшись на спинку стула, она в изумлении смотрела на Уолли. В сознание ее смутно проникала сумятица звуков — разговоры, смех, веселая мелодия, которую наигрывал оркестр. Все ее чувства точно бы обострились. Она чутко воспринимала мельчайшие детали. Потом, вдруг, весь мир сузился до глаз, прикованных к ней, — молящих, влюбленных, и ей панически захотелось избежать их взгляда.
Отвернувшись, она стала оглядывать зал. Просто невероятно, что все эти люди, мирно занятые едой и пустой болтовней, не уставились на нее, мучаясь догадками — а что же она сейчас ответит? — подталкивая друг друга локтями, строя предположения. Среди такого равнодушия она почувствовала себя одинокой и беспомощной. Она для всех — ничто, им все равно, что с ней будет, словно она одна посреди замерзших болот Брукпорта. Да, она одна в равнодушном мире, и свои проблемы должна решать только сама.
Мужчины и раньше предлагали ей замужество, добрый десяток раз, то там, то сям, в загородных домах, на танцах в Лондоне, еще до того, как она встретила и полюбила Дэрека. Но ничто из прежнего опыта не подготовило ее к предложению Уолли. Те, другие, давали ей время выстроить защиту, собраться с силами, взвесить не спеша их достоинства. Прежде чем высказаться напрямую, они выдавали свою влюбленность сотнями признаков — краснели, заикались, просто стекленели в смущении, а не выстреливали предложение точно пулю под прикрытием беседы на темы, не имевшие ни малейшего касательства к их чувствам.
И все же теперь, когда шок постепенно стихал, ей стали припоминаться признаки, которые она отмечала и раньше; речи, которые должны были бы остеречь ее…
— О, Уолли! — выдохнула Джилл.
Она обнаружила, что действует он на нее совершенно по-другому, чем поклонники тех лондонских дней. Он больше для нее значил, играл более важную роль, он был — хотя все в ней восставало против такого слова — даже опасным!
— Позвольте мне избавить вас от всего этого! Вы не созданы для жизни в театре! Я не могу видеть, как вы…
Наклонившись, Джилл прикоснулась к его руке. Он вздрогнул, словно от ожога. Мускулы его горла еще двигались.
— Уолли… — Джилл приостановилась в поисках подходящего слова: сказать «Спасибо» — настоящий ужас! Так холодно, почти высокомерно. «Как мило», — это, скорее всего, прощебетала бы Луис своему дружку Иззи. Джилл начала снова: — Вы такой великодушный, что предложили мне выйти замуж… но…