Спокойствие было кратковременно. Не имев совершенного успеха в намерении взбунтовать Тушинский стан и боясь мести Гетмана, Марина, в одежде воина, с луком и тулом за плечами, (11 Февраля) ночью, в трескучий мороз ускакала верхом к мужу, провождаемая только слугою и служанкою. Поутру нашли в ее комнатах следующее письмо к войску: «Без друзей и ближних, одна с своею горестию, я должна спасать себя от наглости моих мнимых защитников. В упоении шумных пиров, клеветники гнусные равняют меня с женами презрительными, умышляют измену и ковы. Сохрани Боже, чтобы кто-нибудь дерзнул торговать мною и выдать меня человеку, которому ни я, ни мое Царство не подвластны! Утесненная и гонимая, свидетельствуюсь Всевышним, что не престану блюсти своей чести и славы, и быв Властительницею Народов, уже никогда не соглашусь возвратиться в звание Польской Дворянки. Надеясь, что храброе воинство не забудет присяги, моей благодарности и наград ему обещанных, удаляюсь». Сие письмо читали всенародно в Тушине благоприятели Марины и произвели желаемое действие: новый мятеж, еще сильнейший прежних. Неистовые, с обнаженными саблями окружив ставку Гетмана, вопили: «Злодей! Ты выгнал злосчастную Марину твоею буйностию, в чаду высокоумия и пьянства! Ты, вероломец, подкупленный Королем, чтобы обманом вырвать из наших рук казну Московскую! Возврати нам Димитрия или умри, изменник!» Стреляли из пистолетов; хотели действительно убить Рожинского, выбрать иного начальника и немедленно идти к Самозванцу; но снова одумались, примирились с неустрашимым Гетманом и дали ему слово ждать ответа Королевского. «Ни за что не ручаюсь, – писал Рожинский к Сигизмунду, – если Ваше Величество не благоволите удовлетворить желаниям войска и Бояр Московских, с нами соединенных».
Сии желания или требования были объявлены Королю Послами Россиян и Ляхов Тушинских. В числе сорока двух первых находились Михайло Салтыков и сын его Иван, Князь Рубец-Мосальский и Юрий Хворостинин, Лев Плещеев, Молчанов (тот самый, который в Галиции выдавал себя за Димитрия), Дьяки Грамотин, Андронов, Чичерин, Апраксин и многие Дворяне. Сигизмунд принял их (31 Генваря) с великою пышностию, сидя на престоле, в кругу Сенаторов и знатных Панов. Седовласый изменник Салтыков говорил длинную речь о бедствиях России, о доверенности ее к Королю, и замолчал от усталости. Сын его и Дьяк Грамотин продолжали: один исчислил всех наших Государей от Рюрика до Иоанна и Феодора; другой молил Сигизмунда быть заступником нашего православия и тем снискать милость Всевышнего. Наконец Боярин Салтыков предложил венец Мономахов не Сигизмунду, но юному Королевичу Владиславу; а Грамотин заключил изображением выгод, безопасности, благоденствия обеих держав, которые со временем будут единою под скиптром Владислава. Литовский Канцлер Лев Сапега ответствовал, что Сигизмунд благодарит за оказываемую ему честь и доверенность, соглашается быть покровителем Российской Державы и Церкви и назначит Сенаторов для переговоров о деле столь важном.