Том 12. Пират

О сестрах из Боро-Уестры Кливленду удалось лишь узнать, что они все еще больны после перенесенного ими испуга, и только в вечер накануне отплытия «Альционы» ему была тайно доставлена следующая записка:

«Прощайте, Кливленд! Мы расстаемся навеки, так должно быть. Идите правым путем и будьте счастливы. Иллюзии, владевшие мной вследствие уединенного воспитания и слишком малого знакомства с современным миром, погибли и рассеялись навсегда. Но в вас, Кливленд, я никогда не заблуждалась, в этом я уверена! Я уверена, что вы один из тех, для кого добро привлекательнее зла, и только обстоятельства, привычка и дурной пример привели вас на ту дорогу, по которой вы шли последние годы. Думайте обо мне как о мертвой, разве что сумеете заслужить всеобщее одобрение в той же мере, в какой сейчас заслуживаете порицания. Тогда, Кливленд, тогда думайте обо мне как о той, которая будет радоваться вашей возрождающейся славе, хотя никогда больше ей не суждено будет вас увидеть!»

Записка эта была подписана М.Т., и Кливленд с глубоким волнением, вызвавшим у него даже слезы, читал и перечитывал ее сотни раз, а затем спрятал у себя на груди.

Мордонт Мертон тоже получил письмо от своего отца, но совершенно другого рода. Бэзил навсегда прощался с ним и освобождал его отныне от сыновних обязанностей, поскольку сам он, несмотря на многолетние усилия, оказался не в состоянии питать к нему отеческие чувства. Он сообщал также о потаенном месте в старом ярлсхофском доме, где им была спрятана значительная сумма денег и драгоценности, и выражал желание, чтобы Мордонт взял все это себе.

«Тебе нечего бояться, — говорилось в письме, — что ты чем-либо обязан мне или участвуешь в доле разбойничьей добычи. То, что сейчас переходит в твое владение, почти все принадлежало твоей покойной матери, Луисе Гонсаго, и твое по праву. Забудем друг друга, — этими словами заканчивалось письмо, как те, которым не суждено больше встретиться».

И они действительно никогда больше не встретились, ибо старший Мертон, которому не предъявлено было никакого обвинения, исчез сразу же после того, как решена была судьба Кливленда, и удалился, по общему мнению, в монастырь где-нибудь за пределами Англии.

Судьба Кливленда короче всего может быть охарактеризована в письме, полученном Минной через два месяца после отплытия «Альционы» из Керкуолла. Вся семья была в сборе в Боро-Уестре, и Мордонт тоже находился в числе ее членов, ибо благородный юдаллер считал, что никогда не сумеет должным образом вознаградить юношу за доблесть, проявленную им при спасении его дочерей. Норна, которая только что начала поправляться после своего временного умопомешательства, тоже гостила в Боро-Уестре, и Минна, окружавшая неустанными заботами эту несчастную жертву болезненных заблуждений, сидела возле нее, следя за каждым признаком возвращающегося к ней рассудка, когда девушке подали упомянутое выше письмо.

«Минна, — говорилось в нем, — дорогая Минна, прощайте, и прощайте навеки! Поверьте, я никогда не хотел причинить вам зло, никогда! С той самой минуты, как я узнал вас, я решил порвать со своими ненавистными товарищами и строил тысячи планов, которые все, как и следовало ожидать, оказались несбыточными, ибо ради чего и каким образом могла связать свою судьбу та, что так хороша, так чиста и так невинна, с судьбой такого преступного человека? Об этих мечтах я не буду больше говорить. Суровая действительность, окружающая меня сейчас, значительно мягче того, чего я мог ожидать или заслуживать, ибо то немногое добро, которое мне удалось совершить, перевесило в глазах моих почтенных и милосердных судей все мои преступления. Меня не только избавили от позорной смерти, к которой приговорили многих моих соучастников, но капитан Уэдерпорт, готовый еще раз отплыть в Новую Испанию ввиду ожидающейся с этой страной войны, великодушно испросил разрешения для меня и еще двух или трех моих товарищей, менее преступных, чем прочие, сопровождать его в этой экспедиции: подобную меру подсказало ему его душевное благородстве, а в глазах остальных она оправдана нашим знанием побережья и местных особенностей, которые, каким бы образом они ни были получены, мы надеемся теперь применить во славу отечества. Минна, вы услышите обо мне, когда имя мое будут произносить с уважением, или никогда больше обо мне не услышите. Если добродетель может дать счастье, то мне нет нужды желать его вам: оно и так с вами. Прощайте, Минна».

Минна так горько плакала над этим письмом, что привлекла к себе внимание понемногу поправляющейся Норны. Та выхватила его из рук своей юной родственницы и прочитала, сначала с недоумением, словно оно ничего ей не говорило, затем как бы что-то припоминая, и наконец ее охватила такая радость, смешанная со скорбью, что письмо выпало у нее из рук. Минна подхватила его и удалилась со своим сокровищем к себе в комнату.