Том 12. Пират

— Чувствительно вам благодарен, миссис Минна, — сказал прямодушный шетлендец, — и вам также, старый друг мой Холкро, но я предпочитаю, оставшись в живых, выпить за здоровье вас обоих, добрый кубок эля, чем оказаться героем ваших песен, погибнув сорок или пятьдесят лет назад. Впрочем, бежать или сражаться — какое это имело тогда значение, раз все привело к одному? Схватили они беднягу Монтроза, несмотря на все его подвиги, схватили и меня, хотя за мной никаких подвигов не числилось; его, несчастного, повесили, а что до меня…

— А вас выпороли и солью натерли, если есть справедливость на небе! воскликнул Кливленд, выведенный из терпения нудным рассказом миролюбивого шетлендца о его собственной трусости, которой он, видимо, ничуть не стыдился.

— Ну, ну, — вмешался Магнус, — стегайте себе лошадей и солите говядину… Не воображаете же вы, что ваши бравые капитанские замашки заставят нашего доброго старого Хагена устыдиться того, что он не дал себя убить несколько десятков лет тому назад? Вы сами смотрели смерти в лицо, мой храбрый молодой друг, но смотрели глазами юноши, который ищет славы. А ведь мы — народ мирный, правда, мирный только до тех пор, пока кто-нибудь не дерзнет оскорбить нас или наших соседей. А тогда они, пожалуй, увидят, что наша норвежская кровь немногим холоднее той, что текла в жилах у скандинавов, оставивших нам наши имена и родословные. Но пойдемте скорей смотреть танец с мечами; пусть посетившие нас чужестранцы увидят, что наши руки и наши мечи не совсем еще раззнакомились друг с другом.

Из старого ящика с оружием быстро достали дюжину тесаков с заржавленными клинками, свидетельствовавшими о том, как редко покидали те свои ножны, и вооружили ими двенадцать юных шетлендцев, к которым присоединились шесть девушек во главе с Минной Тройл. Музыканты заиграли мелодию старинного норвежского воинственного танца, который, быть может, до сих пор еще исполняется на тех далеких островах.

Первые фигуры его были грациозны и торжественны: юноши с высоко поднятыми мечами двигались медленно и плавно. Но мало-помалу темп делался все быстрее, танцоры воодушевились, движения их ускорились, мечи в такт музыке скрестились с мечами, и пляска приняла вид весьма опасной забавы, хотя каждый удар наносился с такой верностью, меткостью и точностью, что в действительности танцорам ничто не угрожало. Удивительной в этом зрелище была смелость пляшущих девушек: то, окруженные воинами, они казались сабинянками в объятиях своих возлюбленных римлян, то проходили под стальной аркой из скрещенных над их прекрасными головами мечей, точно амазонки, присоединившиеся к пиррической пляске воинов Тесея.

Но самый изумительный образ, необычайно гармонировавший со всем действием, являла Минна Тройл — недаром Холкро давно уже прозвал ее королевой мечей: она скользила среди вооруженных юношей, словно сверкающие клинки были самой обычной для нее обстановкой или покорными ее воле игрушками. Когда фигуры танца стали все более усложняться и частый, почти непрерывный, звон оружия заставил некоторых девушек затрепетать от страха, пылающие ланиты Минны, ее губы и глаза — все, казалось, выражало упоение, и чем быстрее сверкали и громче звенели мечи, тем увереннее становилась она, словно чувствуя себя в своей родной стихии. Наконец музыка оборвалась, и Минна, согласно правилам танца, на мгновение осталась одна среди зала, как принцесса, приказавшая своей свите и страже — танцевавшим с ней девушкам и юношам — отступить и оставить ее на время в одиночестве. Сама она находилась словно во власти некоего видения, созданного ее фантазией, и весь облик ее необычайно подходил к тому величественному образу, который она олицетворяла в глазах зрителей. Однако Минна почти тотчас же опомнилась и вспыхнула, словно стыдясь того, что на миг сосредоточила на себе внимание всех присутствующих. Изящным движением протянула она руку Кливленду, который, хотя сам он не принимал участия в танце, почел своим долгом отвести ее на место.

Когда они проходили мимо Мордонта, тот успел заметить, что Кливленд шепнул что-то Минне на ухо, и она, быстро ответив ему, смутилась еще больше, чем под устремленными на нее взорами всего общества. Это вновь пробудило в Мордонте подозрения, ибо характер Минны был ему хорошо известен и он знал, с каким безразличием и холодностью встречала она обычные комплименты и любезности, которые при ее красоте и положении были ей хорошо знакомы.