Том 12. Преображение России

Голубинский, приходивший сюда со студентами, которым он читал коксохимию, руководил и всей научной работой станции. Это был человек очень больших знаний по всем почти предметам горного института; однако, зная, что говорит по тому или иному вопросу тот или иной ученый, он не успел еще найти своей твердой и устойчивой точки зрения в области коксоведения, поэтому молодая лаборатория имела достаточно причин быть вполне самостоятельной в приемах своей работы.

II

Вопрос о коксе был темен, и подступы к его решению круты. Однако с первых же дней определились два подхода к решению загадки кокса у двух главных китов подвала — Слесарева и Шамова, и с первых же дней начались у них споры.

Споры бывали у них очень часто и раньше, еще начиная с рабфака, но или кончались они ничем, или один из них быстро сдавался и уступал другому. Но теперь они видели оба, что предмет спора очень серьезен, и уступить ни тому, ни другому было нельзя. Шамов думал идти к решению задачи общим путем, усвоенным от Лапина, Голубинского и Рожанского, — путем химии, конечно, столь же хорошо известным и Лене.

А Леня задорно говорил Шамову:

— Ерун-да, брат Андрей! Только ноль целых двадцать пять сотых процента угля исследовано химически, а остальные девяносто девять целых семьдесят пять сотых процента? Сплошной туман. Сколько же десятков лет должны мы брести в этом тумане, пока его осилим? И сколько тысяч раз должны будут забуряться у нас печи, пока объясним мы, наконец, как следует, основательно, хи-ми-че-ски, со всеми формулами в руках, что такое кокс, пока станем мы, наконец, хозяевами кокса и оседлаем его и на нем поедем? Хватит на это нашей с тобой жизни или придется добавить?

— Через несколько десятков лет и запасы угля могут истощиться, — смотря как его расходовать, — улыбался Шамов. — Но если не химический подход, то…

— Только физический! — перебивал Леня.

— Явная чушь!

— Почему? Не чушь, а прыжок, если ты хочешь знать. Прыжок через сотни формул. Ты знаешь, конечно, что у нас на Украине вместо «воскресенья» говорят «недiля», а вместо «неделя» — «тыждень», и купол называют баней, баню — лазнею. Филологи знают наверно, почему это и как. Но вот такое словцо, как «кудою», я бы приказал перенести целиком в русский язык, если бы мог приказать это. Отличное слово. То «куда», а то «кудою» будешь идти. Изменение в слове пустяковое, а смысл совсем другой. «Куда» — это мы отлично с тобой знаем: к решению задачи кокса. А вот «кудою», то есть каким путем, это уж дело вкуса…

— Ну, о вкусах не спорят…

— …и прямого расчета… Потому что ты хотя и считаешь себя атлетом и все меришь на сантиметры свои дельтовидные мышцы и бицепсы, а прыгать так, как Радкевич, не можешь. Он — хлоп! и на стол с пола, а как именно он это делает, поди объясняй химически, по какой это он формуле… Вот и я тоже, как он, хочу сделать прыжок… по кратчайшему расстоянию между двумя точками.

— Подход совершенно ненаучный… а больше блошиный.

— Зато у тебя вполне узаконенный… Сто шагов сделали до тебя, ты сделаешь сто первый и получишь за это ученую шапку мандарина от кокса с десятью шариками… Только вопрос, дождутся ли этого твои внуки? А для меня важен скорейший практический результат: чтобы печи наши не забурялись — раз, и чтобы домны приличный кокс получали, а не паршивый — два. Вот и все.

— Ересь! — качал упрямой светловолосой головой Шамов. — Не цель, конечно, ересь, а средства.

— Посмотрим, ересь или нет. Я стою за скорейший результат только. А объяснять, что я сделаю, — это я предоставлю тебе, если нападет на тебя такая охота.

— И в какую же все-таки сторону ты хочешь прыгать?

— А вот ты увидишь, в какую, — самонадеянно говорил Леня.

И скоро не один Шамов, а и все в подвале увидели, что он начал подвешивать тигель с углем, растолченным в порошок, тигель с расплавленным углем и тигель с готовым коксом на стальные проволоки и заставлял их вращаться, как вращается волчок. Однако стальная проволока, так выручившая его однажды, когда рыбаки-«каменщики» нуждались в крючках, здесь показалась ему недостаточно послушной, и он принялся плавить кварц и вытягивать из него нити.

Это не совсем удавалось сначала, но он приспособился и, просиживая целый день в подвале, мог уже вытянуть до трехсот нитей. Концы их он закручивал в шарики и к ним привешивал тигли.

— Не понимаю, Леня, чего ты хочешь этим достигнуть? — спрашивал Шамов.

— Не понимаешь? Может быть, и я не вполне понимаю… Но вот же насчет вполне доваренных и недоваренных яиц хозяйки что-то такое понимают же, когда их крутят? А ну-ка, какое яйцо будет дольше крутиться и быстрее — сырое или сваренное вкрутую?

— Яйцо?.. Черт его знает; признаться, я как-то не обращал на это внимания. Кажется, крутое, но, может, я перепутал.

— Крутое, действительно. А почему крутое?

— Потому что… гм… Объяснить это довольно трудно.