— Нет, не тем… Главное, не так. Он заинтересован в том только, чтобы завод сдать как годный к эксплуатации, а мы — в том, чтобы этот завод работал у нас без перебоев, — это большая разница, конечно. Вот завод выдал серию печей — отлично. Вот завод выдал все печи без забурения — еще лучше. Мы завод приняли. Фирма денежки получила — и до свиданья. А у нас потом забуряются печи сплошь. Почему? Потому что уголь не однороден, это тебе известно, конечно. И вот, насколько я присмотрелся к этому аппарату, он дает только три показателя: черта пошла вверх, потом упала низко — первый показатель. Что он значит? Значит он, что уголь при коксовании будет пучиться и может попортить стенки, но коксуется хорошо. Затем — черта идет вот так, как волна, а хвост низко не опускается — второй показатель. Значит он, что уголь плохой: будет очень пучиться и забурять печь. И, наконец, третий показатель: черта самая скромная, в гору не лезет, а норовит скорее опуститься вниз; это — самый хороший уголь, и кокс будет выдаваться как малина. Однако найди поди такой уголь. Подобрать шихту по этим данным можно? Ни в коем случае.
— А идея все-таки хорошая, — пробормотал Леня.
— Куцая.
— То есть не охватывает всех углей, но вот видишь — отмечает же, насколько вспучивается уголь при коксовании.
— То есть приблизительно указывает, сравнительно с другим сортом угля указывает, сколько в нем битума, больше ли, меньше ли, а сколько именно?
— Да это совсем и не нужно, сколько именно.
— Ну, этого уж ты мне не толкуй.
— А идея все-таки здоровая. Все ведь постигается путем сравнения… А тут сравниваются целых три типа углей.
— Да, если бы их только и было, что три типа, а не триста двадцать три, например.
— Однако аппарат этот может здорово помочь в их классификации.
— В том-то и дело, что ничуть, ни вот на столько не помогает, — и Шамов показал ноготь мизинца.
Когда Леня увидел аппарат Копперса, то быстро прикинул его размеры снаружи и размер металлического стакана внутри, куда насыпался истолченный в порошок уголь; острым и цепким глазом человека, привыкшего все делать своими руками, схватил — что, куда и как прикреплено и из чего сделано, и, наконец, сказал Шамову тихо, но убедительно:
— Знаешь, что?.. Через неделю я все объеду, где тут, в Донбассе, мне нужно еще взять пробы, а через две недели у меня на столе, на нашей коксовой станции, будет стоять точь-в-точь такая штука.
К Гаврику обратился Леня:
— Послушай-ка, кузен и все прочее, ты ведь, кажется, говорил, что готовишься стать токарем по металлу?
Гаврик сдвинул брови и ответил важно:
— Чего же мне готовиться, когда я уж и плиты шлифую и все делаю сам… Мне готовиться уж нечего, я и так готов.
— Так что, если я тебе дам чертеж и материал, можешь ты мне довести этот материал до дела?
— А почему же нет?
— И высверлить можешь цилиндр, например, небольшого диаметра?
— А что же тут такого страшного?
— Ну, раз для тебя ничего страшного нет, тогда молодчина. Тогда я тебе дам заказ.
— Специальный?
— Непременно. Для нашей коксовой станции. Идет?
— Идет.
Леня достал подходящего железа и с помощью Гаврика, с одной стороны, и Студнева, с другой, смонтировал аппарат системы Копперса. Все пробы, вывезенные Леней из его поездки по Донбассу, одна за другой прошли через этот аппарат, и кривую вспучивания при коксовании каждой пробы Леня занес, очень тщательно перечертив ее, в особую ведомость донецких углей.
Как-то к нему в подвал, где он готовился к дипломной работе, которую думал назвать «Методика определения коксуемости углей», зашел неожиданно Гаврик.
— Ты что? Чего-нибудь тебе нужно? — забеспокоился Леня.
— Нет, ничего особенного… Хочу просто на дело рук своих поглядеть… Работает?
— Работает, брат… У нас будет работать; вот, смотри.
Гаврик посмотрел, помолчал, потом сказал, чуть-чуть улыбнувшись:
— Однако я ведь тоже работал… и сверхурочно работал… А у нас, в Советской республике, так заведено: кто работал, тот что-нибудь должен получить за работу.
— А я тебе ничего не дал, верно… Ну что же я тебе могу? Денег у меня нет.
— Зачем у тебя? У вашего учреждения — какое оно там, — мои заработанные деньги, я так думаю, а совсем не у тебя.
— Э, с нашими папашами возиться — сто бумажек надо написать, и вообще это целое дело… Вон велосипед мой стоит, хочешь взять за эту работу?
— Ну вот еще. Велосипед же твой личный?
— Конечно, личный… Да он мне по дешевке достался… Ничего, бери.
— Да я на нем и ездить не умею…
— Тем лучше, значит — учись.
— Я взять могу, конечно, на время, попрактиковаться, если у меня его ребята не поломают… — сумрачно сказал Гаврик. — А денег ты все-таки расстарайся.