Том 12. Стихотворения

1
Теперь он говорит: «Империи не сладко;
Шанс на победу слаб».
Он пробует уйти с трусливою оглядкой.
Стой тут, в берлоге, раб!

«Здесь потолок трещит, — ты шепчешь, — как уйду я?
Следят за мной теперь».
Остаться? Нет! Бежать? Нет, нет!.. Глядишь, тоскуя
На балки, окна, дверь;

И пробуешь засов дрожащими руками…
Куда? Отмечен ты!
Стой! Труп закона здесь: он в той закопан яме
Под кровом темноты.

Стой! Он лежит, он там; лежит с пронзенным боком;
Тяжелою плитой
Вы придавили гроб. И ею ж ненароком
И плащ прищемлен твой.

Покуда во дворце средь музыки и блеска
Смеются, и поют,
И спорят, все забыв, — ты здесь бледнеешь резко;
Ты знаешь: призрак — тут.

Нет, не уйдешь ты! Как! Из дома преступлений
Бежать, предав друзей?
Избегнуть кары? Стать изменником измене,
Презренным даже ей?

Продать разбойника? Хоть он и всех кровавей,
Но он тебя любил.
Христу Иудой быв, ты, значит, и Варавве
Иудой стать решил?

Как? Лестницу не ты ль подставил негодяям,
Не ты ль им красть помог?
Не ты ли, — отвечай! — корыстью пожираем,
Заране сшил мешок?

В берлоге этой ложь и ненависть гнездится,
Кровь не стерев с копья.
Бежать? А право где? Ты ж — большая лисица
И злейшая змея!

2

Лишь над Италией, от По до Тибра, пики
Взметнули зыбь знамен
И стал республикой народ ее великий,
Стряхнув столетний сон;

Лишь Рим закованный воззвал к ней скорбным стоном, —
Надежде робкой вмиг
Сломал ты крылья, — ты! — вновь черным капюшоном
Окутав вечный лик!

Ты, ты вторую жизнь в Монруже, в Сент-Ашеле
Растленным школам дал —
Чтоб детские умы под саваном мертвели,
А в мыслях кляп торчал.

Ты, ты — чтоб человек был лишь скотом забитым —
Сердца детей обрек
Любовникам злодейств, развратным иезуитам,
Растлившим сам порок.

О, грудью наших жен взлелеянные дети,
О бедные! К чему ж
Вас эти бледные ловцы поймали в сети,
Ловцы невинных душ?

Увы! Та чахлая, в проказе гнусной птица,
Чей пух изъели тли,
Что в клетке их стальной, едва дыша, томится, —
Есть будущность земли!

Коль дать им действовать, то в блеске зорь другая,
Всего чрез двадцать лет,
Предстанет Франция — таращась, и мигая,
И ненавидя свет.

Ведь маги черные, что ложь законом взяли,
Умело скрыв лицо, —
Чтоб высидеть сову ужасную, украли
Орлиное яйцо!

3

Подмяв Париж, под стать кроатам и калмыкам,
Творцы небытия,
Вы торжествуете, как надлежит владыкам, —
Елеем желчь струя.

В восторге вы, что вам, кормильцам суеверий
(А им ведь нет числа!),
Дано в сердца людей пробить для ночи двери,
Чтоб в них врывалась мгла.

До оргий лакомы, вы ладан жжете пылко:
Пигмей Наполеон —
Кумир ваш… Славный век лежит в грязи! «Курилка»
Сменила Пантеон.

Вы рады… Цезарем венчали вы мгновенно,
С чем согласился Рим,
Убийцу, кто в ночи в людскую грудь колено
Вдавил, неумолим.

Ну что ж, презренные! Кадите властелину,
Внушающему страх;
Но вами бог забыт, кто может, как холстину,
Смять небеса в руках!

Чуть подождать еще — и рухнет зданье это:
Бог за себя отмстит,
И запоет страна, и розы в волнах света
Пустырь произрастит!

Чуть подождать еще — и вас не будет боле;
Да, верьте мне: вас всех!
Вы — тьмы избранники, мы — всенародной воли;
И наш раздастся смех!

Я это знаю, я! Живущий там, где, споря
С утесом, бьет волна;
Я, проводящий дни лишь в созерцанье моря,
Чья бурей грудь полна!

4

Ты ж их главою будь, как был; и в этом — кара;
Будь в распре сам с собой.
Твои плуты весь мир, что спал, не ждя удара,
Опутали петлей.

На души, дар творца, душителем искусным
Дерзнул ты посягнуть;
Ну, так дрожи и плачь, твоим же делом гнусным
Захлестнутый по грудь.

Чем ниже облака невежества нависли,
Тем гуще мгла и тьма;
И меркнет в небесах, бледнея, солнце мысли,
Священный свет ума;

И убывает день, и люди, злы, развратны,
Хладеют, точно лед, —
Позор ваш, о лжецы, растет, как в час закатный
Деревьев тень растет!

5

Да, оставайся их апостолом! Нет казней
Ужасней, чем твоя:
Предстать потомкам — всех подлей и безобразней!
Гляди же, дрожь тая!

Не скроешь, старых банд вития двуязычный,
Что, с яростью в глазах,
Всех славных мучениц ты распинал вторично
Во всех твоих речах, —

Всех: веру кроткую с пощечиною папской,
С ней истину, и с ней
Свободу бледную, и правду в петле рабской,
Посмешище судей,

И две страны — сестер, что нас вскормили обе:
Рим (слезы душат речь!)
И Францию! По ней ты, в утонченной злобе,
Дал крови Рима течь!

Душитель роковой! Историю пугая,
Предстанешь ты во тьме —
Как виселица вдруг нам предстает, нагая,
На сумрачном холме!