— Погоди! — остановил он ее строго, — сперва дай богу помолиться, а потом и за обед благодари!
Помолились богу, поцеловались, а Иудушка все еще не выказывал намерения расстаться с милой племяннушкой.
— Посидим, как добрым людям следует, да побеседуем, да богу помолимся — и в путь!
Пошли в образную, сели.
— И куда только ты едешь? какую пользу для себя приобретешь? — беседовал Порфирий Владимирыч.
— Право, дядя, иначе не могу. Я сказала вам, что приеду… ну, ей-богу, приеду — уверяла Аннинька.
— А не то, осталась бы! право, осталась бы! стой, я велю лошадей распрячь!
— А сестра же как?
— Сестре и написать можно… добро! оставайся! оставайся!
— Письмо сестру не убедит. Непременно я должна лично переговорить с нею. Нет, уж вы отпустите меня!
— Отпустите да отпустите — заладила одно! Ты говори: приедешь ли?
— Приеду… ну, право, приеду!
— Честное слово?
— Честное слово. Прощайте, дядя!
— Ну, нечего с тобой делать — ступай! Так смотри же, возвращайся! Не обмани дядю, нехорошо дядю обманывать. До лета оканчивай дела, а к лету приезжай! Вместе грибы поедем в лес сбирать!
— Приеду, приеду, дядя! прощайте!
На этот раз Аннинька решилась во что бы то ни стало покончить. Она расцеловала дяденьку, простилась с Евпраксеюшкой, и хотя Порфирий Владимирыч предлагал ей и еще посидеть, но она притворилась, что не слышит, и убежала в переднюю.
Эпизод с Петенькой, по-видимому, навеян впечатлениями от реальных отношений брата Дмитрия Евграфовича с сыном. В ответ на просьбу сына о денежной помощи отец многословно наставлял: «Пора и тебе жить не по-теперешнему, но действительно честно и вполне нравственно. Пора и тебе отличать мишуру от золота, ложь от правды, подлость от честности и чистоту нравственности от безнравственности…» и т. п. [210]
Глава вызвала немало преимущественно благожелательных отзывов в прессе [211]. Критика отмечала выдающиеся художественные достоинства очерка, вновь сопоставляя Иудушку с мольеровским Тартюфом [212]. Аннинька, «героиня нового рассказа», «очень удалась автору»; писатель «не станет спасать ее и наставлять на путь истинный, не заставит ее бороться там, где она по своему характеру бороться не в силах. Аннинька в рассказе г. Щедрина является совершенно живою фигурою; художественный талант автора не навешал на нее ни особенных добродетелей, ни особенных пороков»; «…доброе, грустное чувство мы заметили в новом <…> рассказе. Оно-то и придало художественное значение фигуре Анниньки» [213].