Том 13. Господа Головлевы. Убежище Монрепо

Находя, что в сатирическом очерке Щедрина выставлены в карикатурном виде без всякого замаскирования чины земской полиции, а именно становые пристава и только что учрежденные урядники, что в круг их обязанностей включены такие, которые вовсе не входили и не могли входить в правительственную программу, что вследствие такого осмеяния этих полицейских должностей роняется в общественном мнении их авторитет и значение, а с другой стороны искажаются в самом неблагоприятном смысле действительные цели правительства, бывшие в виду при учреждении этих должностей, цензор признает статью Щедрина «В добрый час» настолько вредною, что по отношению к ней считает нужным применить к ноябрьской книжке «Отечественных записок» закон 7 июля 1872 года.

Соглашаясь с вышеприведенною оценкою цензурного значения статьи и принимая во внимание объявленное на основании высочайшего повеления сентября 1-го дня 1878 года распоряжение господина министра внутренних дел о недопущении в периодических изданиях порицания действий полиции и возбуждении к ней недоверия и неуважения, цензурный комитет признает необходимым применить к ноябрьской книжке «Отечественных записок» статью 1 высочайше утвержденного 7-го июля 1872 года мнения Государственного совета, о чем и определил представить начальнику Главного управления по делам печати для доклада господину министру внутренних дел» (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 2, ед. хр. 60, лл. 304–305).

Не желая подвергать номер аресту, председатель С.-Петербургского цензурного комитета А. Г. Петров предложил Салтыкову заменить очерк «В добрый час» каким-нибудь другим произведением. В письме на имя начальника Главного управления по делам печати В. В. Григорьева от 18 ноября он докладывал:

«Честь имею довести до сведения Вашего превосходительства, что помещенный в ноябрьской книжке «Отечественных записок» сатирический очерк Н. Щедрина под заглавием «В добрый час» оказался весьма неудобным.

Это едкая сатира на преобразованную сельскую полицию. При всей неопрятности и неблаговидных качествах прежних чинов полиции, которых народ титуловал куроцапами, автор отдает им предпочтение пред представителями новой, которые, взявши на себя охранение основ и краеугольных камней, задались мыслию читать в сердцах граждан и получили себе помощников в лице новых урядников. В уста станового нового покроя влагается речь к его подчиненным, которая есть не что иное, как пародия речи одесского градоначальника Гейнца. В ней шпионство и соглядатайство прямо ставятся в обязанность полицейским властям.

Такое осмеяние новой полиции и самих мотивов ее преобразования показалось нам особенно неуместным после сентябрьского циркуляра министра, изданного на основании высочайшего повеления.

Вследствие доклада цензора и по представленному мне уполномочию я, предварительно представления Вашему превосходительству о задержании книги, вошел в аккомодацию с редактором об исключении или переделке статьи. Он предпочел заменить ее другой и на сей конец испросил возвратить ему представленные в комитет экземпляры для вторичного представления в измененном виде» (ЦГИАЛ, ф. 853, оп. 2, ед. хр. 69, л. 35).

В свою очередь 18 ноября Салтыков писал в цензурный комитет: «Желая сделать в 11-ом № «Отечественных записок» некоторые изменения, я прошу комитет возвратить представленные экземпляры, взамен которых будут доставлены новые». Как только новые экземпляры одиннадцатого номера журнала поступили в комитет, секретарь комитета Н. И. Пантелеев на донесении H. E. Лебедева написал: «Статья «В добрый час» исключена из журнала, посему оставить доклад без изменений».

Но Салтыков не смирился с запрещением очерка и 20 ноября обратился к В. В. Григорьеву с просьбой разрешить «поместить прилагаемый рассказ в декабрьской книжке журнала, не подвергая, ради его, книжку задержанию»[272]. В результате длительных переговоров Салтыкову, по-видимому, все же удалось заручиться согласием Григорьева на помещение в переработанном виде очерка «В добрый час» под названием «Тревоги и радости в Монрепо». В письме к Энгельгардту Салтыков сообщал:

«Институт урядников зачислен в число священных, и писать об нем, яко об институте, или возвести урядника в перл создания — значит совершить преступление. У меня весь этюд «Тревоги в Монрепо» таким образом перепакостили, выкинув все, что касается урядников. Он был еще в ноябрьской книжке напечатан. Вырезали и с тех пор, в течение 3-х месяцев, вели pourparlers[273]. Слова «занимается пропагандами» я должен был заменить словами: «занимался филантропиями», что вышло даже лучше. По сему можете судить и о прочем; а между прочим и о том, почему в Вашей статье получились некоторые пропуски».