Том 13. Салли и другие

— Если вы серьезно, мне правда стало бы легче, — призналась она. — Иногда я готова отдать все будущие деньги, лишь бы кому-нибудь поплакаться. Я всегда думала, как хорошо жилось людям в старинных романах, когда они только и говорили: «Присядьте, я расскажу вам историю моей жизни». Замечательно, а?

— Что ж, — заключил Беверли, поднимаясь, — вы знаете, как меня найти. Я прямо над вами. Там, откуда доносился этот стук.

— Стук? — переспросила Аннет. — Никакого стука не помню.

— Тогда пожмем друг другу руки, — предложил Беверли.

Как раз на следующий день ей выпало серьезное испытание с одной из учениц. Частные уроки были для Аннет и проклятием, и спасением. Они позволяли ей жить и убивали всякую охоту к жизни. Одни учились играть на фортепиано, Другие — думали, что они поют. У всех были наипрочнейшие головы, но на весь полк не набиралось и чайной ложки серого вещества. В этот день Аннет попалась ученица, которая замыкала колонну.

В студии у Беверли она встретила Реджинальда Селлерса, критически разглядывающего картину. Он ей не нравился. Долговязый, высокомерный, с черненькими усиками и снисходительными манерами, он, к тому же, обычно говорил ей: «Привет, малышка!» На звук выглянул сам Беверли.

— Вы захватили с собой топорик, мисс Бруэм? Если да, присоединяйтесь к избиению младенцев. Селлерс разнес мою кошку с ребенком в пух и прах. Взгляните, как он смотрит. Видите воинственный блеск? Он вышел на тропу войны.

— Мой дорогой Алан, — натянуто сказал Селлерс, — я просто помогаю вам заметить очевидные дефекты. Жаль, если моя критика немного сурова.

— Валяйте, валяйте! — добродушно отозвался Беверли. — Не щадите меня, это пойдет мне на пользу.

— Что ж, если говорить в целом, картина безжизненна. И кот неживой, и ребенок.

Он отошел от картины и взглянул на нее через сложенные в рамку пальцы.

— Да, кот… — продолжал он. — Как бы тут сказать? В нем нет… э… как бы…

— Нет, так нет, — сказал Алан, — Не та порода.

— А по-моему, он очень милый, — вмешалась гостья, не в силах справиться со своим нравом. Она видела, что этот Селлерс — самодовольный осел, и вынести не могла, что Алан так добродушно все выносит.

— В любом случае, — усмехнулся Беверли, — вы оба узнали, что это — кот или кошка, тут вы сходитесь, а это немало для начинающего художника.

— Да-да, дорогой мой, — начал Селлерс— Не обижайтесь на мои замечания. Не опускайте руки. Я вижу, у вас есть задатки. Вы еще распишетесь… э… м-да…

Внимательный наблюдатель без труда заметил бы, как в глазах Аннет сверкнул недобрый блеск.

— Мистер Селлерс, — сказала она елейным голосом, — и сам пробивался с трудом до нынешнего положения. Конечно, вы знаете его работы?

Алан впервые смутился.

— Э… к-х… — начал он.

— Ну как же! — продолжила Аннет все тем же сладким голосом. — Его творения есть в каждом журнале!

Беверли посмотрел с восторгом на великого человека и заметил, что тот краснеет, но отнес это на счет всем известной скромности гениев.

— …На рекламных страницах, — заключила Аннет. — Особенно ему удались рекламы ботинок и сардинок. Мистер Селлерс — мастер натюрморта.

Наступило напряженное молчание. Беверли почти слышал, как рефери отсчитывает.

— Мисс Бруэм, — выговорил наконец Селлерс, — ограничила себя коммерческой стороной моего творчества. Есть и другая.

— Ну конечно, есть! Всего восемь месяцев назад вы продали пейзаж за пять фунтов. А за три месяца до того — еще один.

Это было уже слишком. Селлерс сухо откланялся и молча вышел.

Беверли взял метелку и начал подметать.

— Что вы делаете? — испугалась Аннет.

— Собираю осколки, — объяснил Беверли. — Их надо предать земле. Да, мисс Бруэм, удар у вас мастерский.

Тут он выронил метелку и вскрикнул, потому что Аннет залилась слезами, закрыв лицо рукой и по-детски всхлипывая.

— Господи! — сказал потрясенный Алан.

— Какая же я подлая! Какая мерзкая! Терпеть себя не могу!

— Господи, — повторил Алан, от удивления не нашедший сказать чего-нибудь новое.

— Я свинья! Я злая кошка!

— Господи, — сказал Беверли в третий раз.

— Мы все боремся и бьемся изо всех сил. А я, чем поддержать, дразню и издеваюсь! Он же не может продать свои картины, а я… О! О!

— Господи, — снова произнес Беверли.

Она всхлипывала все тише, потом замолчала, и почти сразу жалобно улыбнулась.

— Простите, — сказала Аннет, — что я была такая дура. Он так ужасно с вами говорил. Я его чуть не исцарапала. Такой злой кошки во всем Лондоне нету!

— Есть, есть, — заверил Алан, показывая на картину. — Во всяком случае, по словам покойного Селлерса. Значит, он не крупный художник? Понимаете, ходит тут, грудь колесом, голова набок, вот я и подумал: «Постой-ка! Да это же гений!» Нет, не гений?

— Он не может продать ни одну картину! Перебивается заказами на рекламу. А я-а… а…

— Ну, пожалуйста! — попросил Алан. Она упокоилась, всхлипнув напоследок.

— Ничего не могу поделать! — печально сказала она. — я знаю, так нельзя, но я была уже на грани после моих жутких учениц, а он стал говорить с вами так снисходительно… — И она заморгала.

— Бедняга, — сказал Алан, — А я и не знал. О, Господи! Аннет поднялась.