Под Талаверою один я помню случай.Мы с англичанами вступили в бой кипучийИ встретились в упор у крепостной стены;Мы с северной пришли, те с южной стороны.Ложбинка узкая делила два потока,Уже с утра шел бой упорно и жестоко,И сизые дымки, взметая пыльный прах,Пятнали солнца лик, застывший в небесах;И солнце, дымные преодолев преграды,И юно и старо, как песни Илиады,Видавшие бои, где бился Ахиллес,Как будто мстило нам и с высоты небесНа тех, кто оглушен был воем канонады,Свинцовые лучи метало без пощады.Оно слепило нас, стремясь в единый мигДополнить молнией раскат громов земных,И правило свой пир, зловеще лучезарно…Король испанский Карл и временщик коварныйГодой — с британцами сумели нас столкнуть,Но климат здешних стран не нравился ничутьНи им, ни нам. А день действительно был страшен:Кругом ни травки. Но ложбины край украшен:Там две-три сосенки невзрачные росли,И между них сквозил ручей из-под земли.Он, как летучий взгляд сквозь темные ресницы, —Сквозь камни, сквозь траву сумел вперед пробиться,И пограничная черта проведена.Быстрей, чем сеятель бросает семена,С британцами в упор схватилися французы.Зияли животы, как вскрытые арбузы,И плавали в крови и кости и кишки,А солнце лютое смотрело на пески.Штык, пуля, пистолет и пушка или пика —Нам это все равно, но вот жару стерпи-ка:Железу и свинцу никто из нас не рад,Но это только смерть, а жажда — это ад!О, эта смесь жары, и горечи, и пота!Но все же длилася кровавая работа,И озверело мы рубились. Груды телВалялися в ногах у тех, кто уцелел,Немы и холодны, безжизненные камни…И тут-то ручеек блеснул издалека мне…Испанец, закричав: «Каррамба!», побежалК воде; ее уже британец оседлал;Француз кидается — один, другой, все трое;Вот на коленях все, уж речи нет о бое;Вот раненый ползет, чуть дышит, на локтях,И чокаются все водою в киверах…Тот говорит тому: «Твое здоровье, друже!»Так угощались мы, как в старину, не хуже.Хоть после этого мы снова в бой пошли,Но каждый чувствовал, что если королиЖелают нас обречь на гибель и проклятья,То там, у бога, мы — между собою братья!