Том 13. Стихотворения

В мире, существовавшем до античности и феодализма, в мире первобытных отношений господствовали справедливость и красота. И Гюго описывает этот мир в медленно и величаво развертывающихся образах своих поэм «Освящение женщины», «Спящий Вооз» и др., где человеческая жизнь показана как бы растворяющейся в природе и в то же время облагораживающей природу. Те же качества находит Гюго и в мире, только еще выходящем из этих патриархальных отношений. Отблеск героической идиллии лежит на поэме «Львы», где голодные звери пустыни доверчиво склоняются перед Даниилом, брошенным в ров; просто и величественно расстается с жизнью пророк Магомет в «Девятом годе Геджры». Но красоте и справедливости еще предстоит вернуться в мир: они снова станут достоянием человеческого рода в грядущем, новом обществе, основанном на равенстве людей, на свободе и счастье всех и каждого. Лирическую картину этого мира Гюго пытается набросать в символических образах поэм «Необъятное небо», «Все прошлое и все будущее», «Перемена горизонта». Что же касается самой истории, реальной истории человечества, полной несправедливости и жестокости, то в ней залогом грядущего являются подвиги героев, готовых жертвовать собою ради правды, защищать слабых, бороться с тиранами, отстаивать родину в правой борьбе со вторгшимся завоевателем. Символом будущего прекрасного мира, утверждением реальной возможности его появления становятся и достижения человеческой культуры, великолепные и грандиозные сооружения, созданные руками людей, — достижения, воспетые в цикле «Чудеса света».

Пафос, которым проникнута «Легенда веков», — пафос демократический. Разоблачение жестокостей и насилий, совершавшихся тиранами на протяжении всей истории человечества, было в условиях общеевропейской реакции, последовавшей за событиями 1848–1849 годов, вызовом реакционным силам и имело определенно злободневное звучание.

Обращаясь к реальным событиям минувших эпох, Гюго не рисует народных движений, мятежей и восстаний. Полностью им обойдены такие темы, как Жакерия, крестьянское восстание во Франции в XIV столетии, как французская буржуазная революция. Вместе с тем, однако, тему народа у Гюго в «Легенде веков» следует понимать шире. Можно с полным правом сказать, что народ, его воля к борьбе с угнетателями и тиранами, присутствует здесь в символически обобщенном виде. В данном случае Гюго следует традициям народных эпических сказаний: народ у него представляют герои-тираноборцы, справедливые, великодушные и доблестные богатыри, с мечом в руке выступающие против жестоких властителей, защищающие и спасающие слабых и невинных, как Эвирадн, как Роланд в поэме «Маленький король Галисии», как Сид, убивающий свирепого, ненавистного своим подданным халифа Огрула, гневно обрушивающий на короля Санчо целый водопад обвинений («Романсеро Сида»), любимый народом и непреклонный в своем презрении к королям и придворным. Через «Легенду веков» проходят героические образы рыцарей — обличителей королевской тирании: это Вельф, не желающий склониться перед императором, маркиз Фабрицио, горько оплакивающий свою доверчивость по отношению к жестокому Ратберту («Доверчивость маркиза Фабрицио»). Конечно, все эти рыцари менее всего феодалы, воюющие против других феодалов и короля, а именно витязи народного эпоса или сказки. К этим же образам примыкают образы воинов-патриотов, такие, как Эмерильо в стихотворении того же названия, навеянном старофранцузскими эпическими поэмами, или солдаты и офицеры наполеоновской армии из стихотворений «Эйлауское кладбище» и «Вечер после битвы», где Гюго, разумеется, отнюдь не имел в виду прославить захватнические войны Наполеона, а восхищался воинским подвигом как актом личного мужества и самопожертвования.

Само по себе историческое одеяние этих героев не имеет для поэта существенного значения: под любыми доспехами, под любым именем он видит великодушных витязей добра, которые неизбежно торжествуют победу — реальную и осязаемую или хотя бы моральную. Ибо неизбежность победы добра над злом, повторяющейся из века в век, из поколения в поколение, постоянно подчеркивается поэтом.

Добро всегда неодолимо торжествует над злом, злу не уйти от расплаты. Кануту не укрыться от вечно падающей на него капли пролитой им крови (поэма «Отцеубийство»). Злодея-узурпатора Ратберта карает меч архангела. Но сталкивая зло в его социально конкретной форме с некоторой абстрактной идеей добра, Гюго иногда переводит весь конфликт в совершенно иную плоскость, в конечном итоге — в мир абстрактно-идеальных образов. И хотя в ряде поэм «Легенды веков», являющихся непосредственным откликом на современные события, беспощадно разоблачаются противоречия буржуазного строя, Гюго даже в совершенно конкретных исторических условиях не видит классового характера обличаемых пороков.