Том 14. Критические статьи, очерки, письма

Народу свобода ни к чему — таков был лозунг одной невинной и одураченной школы, вождь которой умер несколько лет тому назад. Этот бедный и честный мечтатель искренне верил, что прогресс совместим с потерей свободы. Мы слышали, как он произнес, вероятно невольно, следующий афоризм: «Свобода хороша для богатых». Недостаток подобных доктрин в том, что они не мешают возникновению империй.

Нет, нет, нет, ничего без свободы!

Рабство — это душа, лишенная зрения. Можно ли представить себе человека, ослепшего по доброй воле? Это ужасно, но это бывает. Есть рабы, принимающие свое состояние. Что может быть отвратительнее улыбки того, кто закован в цепи? Тот, кто не свободен, — не человек; кто не свободен — не видит, не знает, не различает, не растет, не понимает, не хочет, не верит, не любит, у него нет жены, нет детей, у него есть только самка и детеныши, он не существует. Ab luce principium. [152]Свобода — это зеница ока. Свобода — это зрительный орган прогресса.

Стремиться строить цивилизацию без свободы на том основании, что у свободы есть свои неудобства и даже опасности, — все равно что заниматься земледелием без солнца, ведь это светило тоже можно критиковать. Однажды, в невыносимо жаркий летний день 1829 года, один критик, М. П., ныне забытый, — и совершенно напрасно, так как он был не лишен таланта, — очинил свое перо и, изнемогая от жары, сказал: «Сейчас я раскритикую солнце».

Некоторые социальные теории, совсем не похожие на то, что мы понимаем под социализмом, и на то, что мы хотели бы в нем видеть, пошли по ложному пути. Отбросим все то, что напоминает монастырь, казарму, одиночное заключение, строевую службу. Парагвай без иезуитов все-таки остается Парагваем. Не ждите ничего хорошего от зла, преподнесенного в новой форме. Возвращаться к старому рабству — нелепо. Пусть народы Европы остерегаются заново отстроенного деспотизма, для которого они сами в какой-то мере доставляли материал. Эта махина, скрепленная цементом специальной философии, может продержаться долго. Мы только что говорили о теоретиках (среди них есть, впрочем, прямодушные и искренние), которые из страха перед распылением активности и энергии и перед тем, что они называют «анархией», дошли до какого-то почти китайского принятия абсолютной социальной концентрации. Свою покорность они превращают в доктрину. Было бы человеку что есть и пить, этого им довольно. Для них решение вопроса — в животном счастье. Но ведь такое счастье можно было бы назвать и другим словом.

В своих мечтах мы желаем народам чего-то совсем иного, нежели блаженства, состоящего исключительно из одного послушания. Такое блаженство уже воплощено для турецкого феллаха в палке, для русского мужика в кнуте, для английского солдата в девятихвостой плети. Эти социалисты, подвизающиеся около социализма, ведут свое происхождение от Жозефа де Местра и от Ансильона, — вероятно сами того не подозревая, потому что в своей простоте эти теоретики, не идущие дальше свершившегося факта, воображают, что стремятся к демократии, и с решительным видом рассуждают о «принципах Восемьдесят девятого года». Пусть эти философы, невольно защищающие «приемлемый» деспотизм, подумают вот о чем: настраивать массы против свободы, вкладывать в умы стремление к наживе и веру в предопределение, насыщать данную ситуацию чрезмерным материализмом и подвергать себя опасности того строя, который возникнет в результате этой деятельности, — значит понимать прогресс так же, как понимал его тот добряк, который ликовал при появлении новой виселицы, восклицая: «Вот хорошо! До сих пор у нас была только старая деревянная перекладина, теперь все идет вперед, и вот у нас хорошая каменная виселица, которая послужит еще и детям нашим и внукам!»

IV

Быть набитым желудком, удовлетворенной утробой, счастливым брюхом — это, без сомнения, уже кое-что, — это животное. Но ведь можно стремиться и к чему-то большему.

Конечно, приличное жалованье — это хорошо. Всем нравится иметь твердую почву под ногами — высокую заработную плату. Благоразумные люди любят ни в чем не испытывать нужды. Умный человек должен обеспечить себе положение в обществе. Кресло с окладом в десять тысяч сестерций — приятное и удобное место; большое содержание всегда обеспечит вам свежий цвет лица и крепкое здоровье; на таких тепленьких синекурах можно дожить до старости; отрадно вращаться в высших финансовых сферах, где можно получить столько прибыли; тому, кто принят при дворе, легко устроить свою семью и составить состояние; что до меня, то всему этому благополучию я предпочитаю старый, дырявый корабль, на который с улыбкой садится епископ Quod vult deus. [153]

Кроме насыщения существует еще что-то. У человека иная цель, чем у животного.