Читаем Том 14. М-р Моллой и другие полностью

Дождь перестал, чему нельзя было не порадоваться, поскольку утром он не захватил с собой зонтика, и даже соображение о том, что благодаря сегодняшнему отсутствию Джорджа обед ему придется готовить самому, не способно было вывести из bien etre.[41] Салли его любит, боковые карманы вскоре будет топорщить славная сумма в десять тысяч фунтов, а что до обеда, то всегда оставались сардины. Сказать, что при повороте замочного ключа из уст его лилась песня, было бы, в сущности, не слишком большой натяжкой.

Более того, песня лилась, как обнаружил он, едва переступив порог, из чьих-то уст в самой «Гавани», а уста эти, видимо, находились на кухне, поскольку, вешая шляпу, он услыхал размеренное исполнение одной из популярных баллад, доносившееся из соответствующей части дома. Это было достаточно странно. По его расчетам, кузен Джордж, гонимый в направлении Лондона ветром любви, должен был давным-давно сняться с якоря. Другой же смущавший его аспект пения заключался в том, что Джордж сменил свой приятный баритон на высоченное сопрано.

Пение прекратилось. Долли прибегла к нему лишь затем, чтобы немного прийти в себя, и цели своей достигла. Покончив с мытьем кофейной чашечки и ножа, которым она отрезала кусочек кекса с тминной начинкой, она вошла в гостиную, где побудила Фредди пережить то самое ощущение, какое испытал Макбет, увидев дух Банко,[42] или человек, ступивший на дымящийся динамит. В те дни, когда Салли не стала еще средоточием его мятущихся страстей, Фредди частенько приходилось сталкиваться с девушками, которые выныривали в самые непредвиденные мгновения в самых неожиданных местах, но он ни разу не видывал, чтобы они были одеты в его домашние пижамы. Это же касалось и вовсе незнакомых дам, что лишь усугубляло печальное удивление.

Но когда Долли почувствовала, что лучше начать беседу самой, и произнесла: «Привет, Виджен! Ну, как дела?», он узнал в ней жену своего благодетеля. Испытав мимолетную досаду на то, что эта женщина раз за разом вторгается в его жизнь, словно семейное привидение, он напомнил себе, что она состоит в браке с человеком, который направил его по стезе, устремленной к изобилию, а потому ей нельзя и намекнуть, что ее присутствию не рады. Водворив на место сердце, бившееся о стенку желудка, он промолвил:

— Здравствуйте. Вот вы где!

— Приятно снова увидеться.

— Спасибо, что забрели. Убийственная погодка, а?

— Не говорите.

— Хотя сейчас вроде бы немного получше.

— Это хорошо.

— Дождик перестал.

— Наверное просто силы копит.

— Скорее всего. Чайку не хотите?

— Я уже кофе попила.

— Выпейте еще чашечку.

— Нет, спасибо. Знаете, я чувствую, что должна объяснить вам, как меня сюда занесло.

— Ни в коем случае! Окажетесь рядом — заходите в любое время.

— Вот именно, я как раз оказалась… рядом. А потом налетел этот ливень, я вся насквозь промокла, ну и кинулась сюда.

— Ясно. Как бы в поисках убежища?

— Точно. Что же мне, ума не хватит от дождя спрятаться, ха-ха!

— Ха-ха! — вторил ей Фредди, но как-то не жизнерадостно. Он в очередной раз представил себе, что может начаться, стоит только Салли краешком глаза взглянуть на происходящее.

— Я надела на время вашу пижамку. Если бы стала разгуливать в мокром платье, могла бы схватить простуду.

— Да-да. Или пневмонию.

— Вы не расстроились?

— Нет-нет!

— Хотела бы я сказать то же самое! Мчалась сюда, сломя голову, упала и расшибла колено. Оно теперь что-то пошаливает.

— Ай-я-я-яй!

— Отодрала кусочек кожи. Вот, поглядите.

— На ваше колено?

— А куда еще?

По равнине его лба пробежали ложбинки и рытвинки. Он был верен Салли самое скромное на сто процентов, а потому поглядывать на иные коленки, тем паче — такие премиленькие, как у миссис Томас Дж. Моллой, никак не собирался. Год назад он бы взялся за дело с превеликим усердием, но нынче это был уже другой, более глубокий человек, который сумел покончить со своим прошлым. И все-таки он — хозяин, а хозяину не пристало потакать собственным чувствам.

— Все ясно. Давайте сделаем снимок. Ей-богу, — продолжал он, осмотрев ушиб, — мне не нравится, как оно выглядит. С такой раной вам надо идти к знахарке. Пакостная царапина! Может и столбняк начаться… Вам он ни к чему.

Долли подтвердила, что столбняк ее не прельщает.

— Единственная загвоздка в том, что вам не с руки разгуливать по Вэлли Филдс в полосатой пижаме… Вот что мы сделаем, — сказал Фредди. — У кузена Джорджа где-то был йод. Пойду, поищу его

— Ужасно, что я вам причиняю беспокойство.

— Никакого беспокойства! Ни малейшего. Да и Джордж не стал бы возражать. Вы, наверное, с ним не знакомы?

— Да нет, почему, мы тут на секундочку пересеклись.

— Замечательный парень.

— Нн-ну… Не похож на тех легавых, которых я знала.

— А вы много легавых знали?

— Как вам сказать. Не лично, но вообще-то встречалась. У нас в Штатах они не очень приятные.

— Конечно. Такие… грубоватые.

— Калеки косолапые. Понятия не имеют, как обращаться с женщинами.

— Это уж точно, не имеют. Ну хорошо, я — за йодом. Джордж его держит в комнате.

Перейти на страницу:

Все книги серии П. Г. Вудхауз. Собрание сочинений (Остожье)

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века