Том 14. Певерил Пик

— А горе не может заснуть ни на том, ни на другом, майор Бриджнорт, — ответил Джулиан. — Лучше скажите мне — ибо вы как будто ожидаете от меня этого вопроса, — какова будет судьба моих родителей и зачем вы разлучаете меня с ними?

Вместо ответа Бриджнорт указал на следы пороха, оставшиеся на его лице после выстрела Джулиана.

— Нет, — возразил Джулиан. — Не потому вы со мной так поступаете. Вас, солдата и достойного человека, не могло удивить или раздосадовать то, что я вступился за отца. Да и, помимо всего, вы не способны поверить, а впрочем, и не верите, что я мог бы поднять руку на вас, если бы имел время распознать, кто передо мной.

— Все это я допускаю, — ответил Бриджнорт, — по если я и в самом деле хорошего мнения о вас и согласен простить вам покушение на мою жизнь, вам от этого ничуть не легче. Я арестовал вас как судья по обвинению в гнусном, кровавом и богопротивном заговоре, в намерении восстановить власть папы, убить короля и перерезать всех истинных протестантов.

— А на основании каких действительных или подозреваемых обстоятельств осмеливаются обвинять меня в подобных преступлениях? — спросил Джулиан. — Я знаю о заговоре только по слухам, из которых ничего толком и понять нельзя.

— Могу сказать вам одно, — ответил Бриджнорт, — да и того, пожалуй, не следовало бы говорить, а именно, что ваши козни раскрыты, что вас выследили как шпиона, который был курьером между папистской графиней Дерби и лондонскими католиками. Вы не сумели сохранить в тайне свои дела, они нам известны и легко могут быть доказаны. К этому обвинению, которое вы не в силах опровергнуть, Эверетт и Дейнджерфилд, узнав вас, готовы добавить еще и другие, и ваши преступления наверняка будут стоить вам жизни, когда вы предстанете перед протестантским судом.

— Низкие негодяи, — сказал Певерил, — те, кто так нагло лжет, представляя меня участником какого-то заговора против короля и народа или против утвердившейся у нас религии. Что же касается графини, то ее преданность королю слишком давно доказана и высоко оценена, чтобы оскорблять ее подобными клеветническими подозрениями.

— Деяния графини против верных поборников истинной религии достаточно ясно показали, на что она способна, — возразил Бриджнорт, и лицо его омрачилось. — Она засела в своем замке, как орел на вершине скалы после кровавого пира, и считает себя в безопасности. Но стрела охотника еще настигнет ее — стрела наточена, тетива натянута, — скоро все увидят, кто восторжествует: Амалек или Израиль. Что же касается тебя, Джулиан Певерил, — к чему скрывать? — я горюю и тревожусь о тебе, как мать о своем первенце. Я помогу тебе, хотя честь моя может пострадать от этого и на меня может пасть подозрение, — кто в наше смутное время стоит выше подозрений? Да, я помогу тебе бежать, Джулиан, иначе тебе не спастись. Лестница этой башни ведет в сад, задняя калитка не заперта, справа находится конюшня — там стоит твоя лошадь; садись на нее и скачи в Ливерпуль. Я дам тебе письмо к моему другу, его зовут Саймон Саймонсон, и его преследуют прелаты. Он поможет тебе покинуть Англию.

— Майор Бриджнорт, — ответил Джулиан, — я не хочу вас обманывать. Если я приму от вас свободу, то сделаю это из более высоких побуждений, нежели стремление спасти собственную жизнь. Мой отец в опасности, мать — в печали; голос самого естества и голос веры призывают меня на помощь. Я единственный сын своих родителей, их единственная надежда; я спасу их или погибну вместе с ними!

— Твои слова безумны, — сказал Бриджнорт. — Спасти их ты не в силах, ты можешь только погибнуть вместе с ними и даже ускорить их гибель: ведь когда станет известно, что твой отец замышлял вооружить объединенную армию католиков и консерваторов англиканской церкви в Чешире и Дербишире, а сам ты в это время был тайным агентом графини Дерби, помогал ей в борьбе против протестантов — уполномоченных парламента, и был послан ею установить тайные сношения с приверженцами папы в Лондоне, обвинения против него станут еще тяжелее.

— Вы уже дважды назвали меня шпионом, — сказал Певерил, не желая, чтобы его молчание было принято за признание вины, хотя и понимая, что в этом обвинении есть значительная доля правды. — Какие у вас основания для подобного утверждения?

— Чтобы доказать, как хорошо я знаю твою тайну, — ответил Бриджнорт, — я повторю последние слова графини, сказанные ею, когда ты уезжал из замка этой амалекитянки. Она сказала: «Я одинокая вдова, и горе сделало меня эгоисткой!»

Певерил вздрогнул, ибо именно эти слона были произнесены графиней. Но он тотчас же овладел собой и ответил:

— Каковы бы ни были ваши сведения, я отрицаю и буду отрицать все возведенные на меня обвинения. Нет на свете человека, более чуждого недостойных мыслей или предательских намерений, чем я. И то, что я говорю о себе, я могу сказать и буду утверждать о благородной графине, которой обязан своим воспитанием.