Том 14. Полукровка. Наследники Виннету

Тут же он захотел узнать о моей судьбе, чтобы поведать о своей. На это я, само собой, не согласился, потому что, во-первых, сейчас необходимо было соблюдать дистанцию, во-вторых, для подобных откровений нужно много времени и другое настроение. Я пригласил его отобедать с нами и выразил желание сделать это в «саду», через час. А до того я решил погулять с супругой, чтобы она познакомилась с городом, в котором один из моих давних приятелей владеет «прекрасным отелем».

— Не владеет, а владел, — поправил Папперман. — Я расскажу об этом.

— Но не сейчас, как-нибудь позже! Вообще здесь никто не должен знать, как меня зовут и что я немец…

— Жаль! Очень жаль! — искренне посетовал он. — Я только что хотел рассказать о вас…

— Ни в коем случае! — прервал я. — Единственное — можно сказать, что я тоже старый вестмен…

— И знаменитый, очень знаменитый!

— Не надо! У меня есть веские причины молчать о себе. Сейчас меня зовут Бартон, а вы стали знаменитым, гораздо знаменитее меня! Согласны?

— Да.

— Стало быть, по-немецки мы больше не разговариваем. Будьте внимательны и не наделайте глупостей.

— Не беспокойтесь! Я же Макш Папперман, и, если дело серьезное, я нем и глух! Речь идет о каком-нибудь вашем старом или новом предприятии?

— Все возможно! Может, я доверюсь вам, но только тогда, когда буду убежден, что вы в самом деле умеете молчать. А теперь вам пора!

Он отвесил второй поклон и удалился, чтобы исполнить данное ему поручение.

Мы прогулялись и в назначенное время вернулись в отель. Зайдя к себе, мы увидели из окна, что в «саду» появилось полдюжины развязных молодых людей. Для них выставили нечто похожее на обеденные столы и несколько стульев. Компания расселась вокруг бутылки бренди и выражала недовольство по поводу того, что единственная имевшаяся в отеле белая скатерть покрывала не их, а наш стол. Они потребовали, чтобы Папперман присел к ним выпить. Тот без особых возражений согласился, хотя молодые люди сердито кричали на старого чудака вестмена и острили на его счет. Он же оставался невозмутимым, как и подобает бывалому бродяге.

Самого бойкого из той компании звали, как мы узнали позже, Хоуи. Через открытое окно мы услышали, как он произнес:

— Кто такой, собственно, этот мистер Бартон, который обедает раньше нас?

Папперман бросил взгляд на наши окна и увидел меня. Едва заметно кивнув, он громко ответил:

— Музыкант.

— Музыкант? Какой музыкант?

— Да дует на губной гармошке, а его жена бренчит на гитаре.

— Дует на гармошке? Почему же тогда его жена не дует на гитаре?

Глупая шутка пришлась по душе, и вся компания разразилась хохотом.

— Зачем он несет такую ерунду? — возмутилась Душенька.

— Не волнуйся! — успокоил ее я. — Он знает, что делает. Полагаю, там скоро разыграется забавная сцена, от которой вестмен получит истинное удовольствие. Как приятно выслушивать нелепые указания людей, считающих тебя глупее их!

— А вдруг это хулиганы?

— Не думаю, хотя ведут они себя скверно. Поэтому им следует преподать хороший урок… Смотри, лошади! По-моему, они принадлежат им!

— Хорошие лошади?

— Хорошие? Сказать такое — ничего не сказать!

— Значит, породистые?

Я не торопился с ответом, потому что мое внимание было обращено на животных, о которых шла речь. За стеной «сада» виднелась пустошь, где несколько пеонов были заняты сооружением палатки. Поблизости от них находились лошади и четыре мула. Лошади, что называется, «добрые», но не больше, а вот мулы, похоже, были мексиканского происхождения и принадлежали к той породе, которую там называют словом «нобилларио». Они продаются значительно дороже своих собратьев — минимум по тысяче марок за голову. Особняком держались три лошади, но какие! Благородного облика, белые, в коричневых яблоках. Таких животных можно получить только в результате долгого, кропотливого отбора. Их экстерьер вызывал воспоминание о знаменитом вороном жеребце Виннету и о рысаках дакота, которых сейчас уже не существует. Они ласкались, весело играли друг с другом, и любой, несомненно, счел бы их за братьев и сестер.

Вблизи палатки лежала куча одеял и других принадлежностей путешественника, среди них — около двух десятков седел, в том числе и дамские. Выходит, с этими шестью назойливыми молодыми людьми были женщины? И сколько вообще человек в этой компании, если одних седел двадцать? Скорее всего, я не ошибся: на простых уличных дебоширов они не слишком похожи, хотя и сошли с праведного пути. Они могли быть хуже хулиганов! Я достал из чемодана два револьвера, зарядил их и спрятал под жилет.

— Ради Бога! Что ты делаешь? — взмолилась Душенька.

— Ничего, что может вызвать твою тревогу, — успокоил ее я.

— Но ты будешь стрелять!

— Нет. А даже если и выстрелю, то не в человека.

— И все-таки! Давай лучше поужинаем здесь, наверху.

— Ты хочешь осрамить меня?

— Нет! — ответила она решительно. — Иди!

Мы спустились и без приветствия сели за свой стол. Наступила короткая пауза. Нас бесцеремонно осматривали и оценивали. После чего тихонько посовещались, — по всей вероятности, задумали какую-то выходку.