Том 14. Таежный тупик

Покормив вечером попугая, жена Леонида плохо закрыла дверцу клетки. И утром семья Корявиных увидела картину, хорошо мне знакомую. Пол в рабочем Ленином кабинете походил на залу, где справляли елочный бал — белым-бело от рваной бумаги! Попугай, спокойно дремавший в клетке, не подозревал, конечно, что им растерзано: полные записей два журналистских блокнота, недописанная статья в «Комсомолку», стопка каких-то нужных бумаг.

— Подарил, — сказал толстый и добродушный Леня. — Жена настояла…

Когда в Москву приехал Миша, я жаждал с ним встречи. И первый вопрос мой касался не Китайской стены, у которой он в тот год побывал.

— Как попугай?

Миша, хорошо уже знавший, что было с попугаем у Лени и у меня, улыбнулся.

— Подарил бестию… Из-за него чуть взыскание не схлопотал.

Жертвой попугая в этот раз стал финансовый отчет журналиста, подготовленный для посылки в редакцию.

Подарил Миша теперь уже знаменитого попугая-разбойника молодому нашему дипломату.

Через год, услышав, что семья дипломата вернулась в Москву, я, сгорая от любопытства, позвонил с расспросом о попугае.

— Ничего, жив-здоров, — отвечают. — Забавно ест ложкой кашу… Приезжайте — увидите.

Свидание состоялось в высотном московском доме. В нарядной клетке под дорогой люстрой сидела царственной важности птица. Не постаревшая, с внимательным глазом, с чистым — малахит с золотом! — опереньем.

— Ну здравствуй, разбойник! — просунул я в клетку палец.

В ответ — щипок, такой же, как тогда во вьетнамской деревне.

— Кеша, будем есть кашу? — спросила хозяйка, подходя к клетке с глиняной чашкой и мельхиоровой ложкой.

Кеша не возражал.

Зрелище поедания каши было очень занятным. Зажатая в лапе ложка путешествовала от чашки до клюва более уверенно, чем это бывает у ребятишек малого возраста. Я делал снимки. И мельхиоровая ложка показалась не очень фотогеничной.

— А нет ли у вас деревянной? — спросил я хозяйку.

Ложка нашлась. Но, получив ее в лапу, Кеша о пшенной каше сразу забыл. Сама ложка завладела его вниманием! И вовсе не красота хохломского творенья пленила Кешу. Ложка была деревянной, и Кеша решительно стал ее расщеплять. В минуту у нас на глазах превратилась ложка в желтый пучок лучинок. Озадаченная хозяйка не пожалела принести еще одну ложку. Та же картина! Здоровенный клюв Кеши явно был создан природой не для еды пшенной каши.

— А как насчет бумаги?

Хозяйка понимающе засмеялась и показала два общипанных тома из собрания сочинений историка Соловьева.

— Что делать — любимец!

Я достал из блокнота листок, и Кеша, как показалось, благодарно мне подмигнул: мол, не единою кашею живы.

Хозяйка пошла к соседке за веником. А мы с Кешей, изводя листок за листком из блокнота, вспоминали первую нашу встречу в далекой и теплой стране.

Белые куропатки

Есть у самого края земли, в устье реки Колымы, село с названьем Походск. Старинное село — основано Дежневым. Колоритное село.

На привязях — ездовые собаки. На треногах — котлы для варки корма собакам. У каждого дома — лодка. Живо село охотой и рыболовством. И я нисколько не удивился, увидев за околицей парня, несшего пойманных петлями куропаток.

— Далеко ли топать пришлось? — говорю я, чтобы задержать парня и разглядеть как следует кипенно-белых на морозе окоченевших тундряных птиц.

— Да вон на бугре за околицей, — говорит парень, и вдруг глаза его с удивлением расширяются.

— Э-э… Да «В мире животных» это же вы?

Привычная сцена, привычный вопрос. Есть у меня наготове к подобным случаям шутки. Но в этот раз знакомство озябшей «телезвезды» и от мороза красного телезрителя происходит очень уж далеко от «Останкино».

— У вас тут что же, и телевизоры есть?

— А как же! — кивает парень на крышу с антенной. — Все, как везде. И балет из Большого театра, и ваши африканские крокодилы. А вы-то как оказались в Походске?

Объясняю, что идут, мол, на лыжах до полюса наши ребята. Ну вот по этому случаю…

Завязка занятной истории с куропатками начинается здесь. Благодарному телезрителю из Походска пришла вдруг идея одарить московского гостя щедротами тундры. Не успел я моргнуть, как связка из дюжины куропаток очутилась возле моих унтов. Сопротивление, уговоры, довод: «Мне же еще на полюс лететь!» — не могли побороть радушия щедрого, неподдельного. Я сдался.

Пока, вызывая безмерное любопытство скучавших ездовых собак, я обходил русское северное сельцо, мой новый знакомый забежал в из бревен рубленный магазинчик и вышел из него с аккуратной, перетянутой бечевой коробкою от шампанского.

— Держите на морозе. В Москве они будут как вчера пойманные…

Неделю картонка с дичью стояла на балконе гостиницы в Черском. Мы слетали на полюс.

Вместе со счастливыми его покорителями вернулись в поселок на Колыму. И потом полетели в Москву.

В Домодедово, получая багаж, я вдруг впервые подумал: а что же делать мне с куропатками?

У меня дома на Верхней Масловке некому обрадоваться экзотическому гостинцу… В машине по дороге в Москву я мысленно перебрал друзей своих, прикидывая, чья жена способна довести до дела неожиданный дар Колымы.