Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке

В отличие от большинства других «писем» журнального текста, подвергшихся в отдельном издании более или менее механическому расчленению, «февральское письмо» написано так, что и сюжетно и композиционно оно естественно распадалось на два вполне самостоятельных очерка, которые и получили в дальнейшем наименование писем «девятого» и «десятого». Реальный комментарий устанавливает автобиографичность многих деталей «девятого письма». Рассказанные в нем эпизоды из жизни « одного чистокровнейшего заведения», предназначенного быть «рассадником министров», восходят к сатирически заостренным и обобщенным воспоминаниям о реально виденном и пережитом самим Салтыковым в пору его пребывания в стенах Александровского (бывш. Царскосельского) лицея [388]. Но, конечно, когда Салтыков писал эти страницы, он менее всего думал о своей будущей биографии. Лицейские воспоминания понадобились ему ради иных целей. Он воспользовался ими прежде всего как колоритным материалом для создания одной из наиболее блестящих и острых своих сатир на всю систему школьного образования и воспитания в царской России. Однако сатира на школьное воспитание является, в свою очередь, лишь «смысловой поверхностью», «предметным слоем», в котором при продвижении вглубь вскрывается вся окружающая действительность периода реакции. С неотразимо внушающей силой Салтыков заставлял современного себе читателя видеть в образе « карцера» — всю тогдашнюю Россию, в галерее образов школьных воспитателей и руководителей — весь аппарат административно-полицейского контроля и чиновничье-бюрократической опеки абсолютистского государства над народом и обществом; наконец, в изображенной системе школьного воспитания, при которой «оподлялись» как воспитуемые, так и воспитатели, — то, по словам Ленина, «массовое политическое развращение населения, которое производится самодержавием повсюду и постоянно» [389].

Следующее, «десятое» письмо посвящено теме раскрытия окружающей действительности как « жизни без выводов», жизни настолько разорванной и спутанной «современной смутой», что даже обывательский идеал безыдейного благополучия не может быть в ней осуществлен. Это «письмо», не требующее особых пояснений, примечательно сатирическим образом находящегося в борьбе с «крамолой» прокурора надворного советника Сенечки — этого «истинного деятеля современности» и ее «поденщика».

Кустодия— страж ( церковно-слав. от греч. custodia).

Многие будущие министры (заведение было с тем и основано, чтоб быть рассадником министров) сиживали в этом, карцере. — В Александровском (бывш. Царскосельском) лицее, учрежденном, как гласил устав, для «образования юношества, предназначенного к важным частям службы государственной», учились в одно время с Салтыковым « будущие министры»: А. В. Головнин (министр просвещения); М. X. Рейтерн (министр финансов); бар. А. П. Николаи (министр просвещения) и, наконец, гр. Д. А. Толстой (министр просвещения, обер-прокурор синода, министр внутренних дел).

В отрочестве я имел неудержимую страсть к стихотворному парению… — В автобиографической записке 1878 г. Салтыков сообщал, что еще в первом классе Лицея «почувствовал решительное влечение к литературе, что и выразилось усиленною стихотворною деятельностью» (см. в т. 17 наст. изд.). Но большая часть стихотворений не дошла до нас. Ныне достоверно принадлежащими Салтыкову считаются всего тринадцать стихотворений (см. т. I наст, изд., стр. 355–361 и 444–445 и в разделе Дополнения и поправки, т. 17). См. выше вариант комментируемого текста, дополняющий ранее известные автохарактеристики юношеских поэтических опытов Салтыкова.

…план был: из всех школяров… сделать Катонов— то есть подготовить государственных деятелей, беспощадных по отношению к политическим противникам самодержавия (по имени госуд. деятеля Древнего Рима Катона Старшего).