Том 15. Дела и речи

Пред лицом такой катастрофы сердце сжимается тем мучительнее, чем сильнее любишь эту республику, чем больше ее уважаешь, чем больше ею восхищаешься. Нельзя позволить одному штату бесчестить все остальные, и в данном случае вмешательство федеральных властей было бы вполне законным. Если же оно не произойдет, если, будучи в силах предотвратить злодеяние, федеральные власти не сделают этого, — единство станет сообщничеством. Как бы страстно ни возмущались великодушные северные штаты, позор, который южные штаты навлекут на себя этим убийством, падет и на них. Все мы, кто бы мы ни были, все мы, для кого демократия стала общим отечеством, чувствуем себя оскорбленными и в какой-то мере запятнанными. Если 16 декабря эшафот будет воздвигнут, то с этого дня в глазах нелицеприятной истории ко всем священным узам, объединяющим величественную федерацию Нового Света, прибавятся узы кровавой расправы, и тогда лучезарную гирлянду штатов этой могущественной республики будет скреплять петля с виселицы Джона Брауна.

Эта петля несет гибель.

Когда поразмыслишь над тем, что пытался сделать Джон Браун, этот освободитель, этот воин Христов, и вспомнишь, что он обречен на смерть и умрет, удушенный американской республикой, — ее преступление становится в наших глазах таким же огромным, как огромна та нация, которая его совершает; и когда подумаешь о том, что эта нация — одно из украшений рода человеческого, что, подобно Франции, Англии, Германии, она является одним из носителей цивилизации, что часто своими смелыми начинаниями она даже опережает Европу на пути прогресса, что она возглавляет целый континент, что на ее челе сияет светоч свободы, — тогда с уверенностью говоришь себе, что Джон Браун не умрет, ибо одна мысль, что столь великий народ может совершить столь великое злодеяние, заставляет нас содрогаться.

С точки зрения политической убийство Брауна было бы непоправимой ошибкой. Оно вызвало бы в союзе скрытую трещину, которая в конце концов привела бы к его распадению. Возможно, что казнь Брауна укрепит рабство в Виргинии, но она, несомненно, расшатает все устои американской демократии. Вы спасаете свой позор — и убиваете свою славу.

С точки зрения нравственной, светоч человечности померк бы, само понятие справедливого и несправедливого затемнилось бы в тот день, когда поборник Освобождения был бы умерщвлен сынами Свободы.

Я — лишь песчинка, но песчинка, в которой, как в каждом человеке, живет вся совесть человечества; я со слезами преклоняю колена перед великим, усеянным звездами знаменем Нового Света и с глубоким сыновним почтением умоляю прославленную американскую республику подумать о сохранении великого нравственного закона всего человечества, умоляю ее спасти Джона Брауна, разрушить зловещий эшафот, сооруженный к 16 декабря, не допустить, чтобы на ее глазах и — прибавлю с трепетом — почти по ее вине совершилось нечто более преступное, чем первое братоубийство.

Да, пусть знает Америка, пусть помнит: есть нечто более ужасное, чем Каин, убивающий Авеля; это Вашингтон, убивающий Спартака.

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 2 декабря 1859

1860

ГАРИБАЛЬДИ 18 и юня 1860 года

Господа!

Я пришел на ваш зов.Когда где-либо воздвигают трибуну для защиты дела свободы и обращаются ко мне — я являюсь немедленно, ибо так велит мне моя совесть, и говорю правду, ибо так велит мне мой долг. (Возгласы: «Слушайте! Слушайте!»)

Правда заключается в том, что в наше время никому не дозволено оставаться равнодушным к великим событиям, которые совершаются ныне; в том, что для торжества начавшегося в наши дни святого дела всеобщего освобождения требуются соединенные усилия всех, участие всех, сотрудничество всех; в том, что ничей слух не вправе оставаться замкнутым, ничье сердце не вправе молчать; в том, что призыв к свободе, который ныне на устах у всех народов, должен найти отголосок в сердцах всех людей; в том, что тот, у кого есть лишь одна мелкая монетка, должен отдать ее освободителям, а тот, у кого есть лишь камень, должен швырнуть его в тиранов. (Аплодисменты.)

Пусть одни действуют, другие говорят, но пусть трудятся все! Да, все за работу! Ветер подул! Пусть всеобщее восхищение героями радует души! Пусть народные массы, воодушевившись, раскаляются, подобно горнам! Пусть те, кто не сражается мечом, сражаются словом! Пусть ни одна душа не остается в стороне от схватки, ни один ум не пребывает бездеятельным! Пусть чувствуют те, кто борется, что на них смотрят, что ими восхищаются, что их поддерживают! Пусть для этого храбреца, гордо стоящего во весь рост в далеком Палермо, пылают костры на всех горах Сицилии, пусть сияет для него свет на всех горных вершинах Европы! (Возгласы: «Браво!»)

Я сказал сейчас «тираны», — разве я преувеличиваю? Разве я клевещу на неаполитанское правительство? Не надо слов. Вот факты.