Том 15. Дела и речи

Я знаю и утверждаю, что вы, мои коллеги, окажете мужественное сопротивление противозаконному превышению власти и антиконституционной узурпации. Будем же более пристально чем когда-либо следить за действиями правительства. В нынешнем положении нужно помнить следующее: чем большее недоверие вы проявите к новому министерству, тем большее доверие вы встретите со стороны нации.

Господа, успокоим же Францию. Успокоим ее относительно настоящего, успокоим ее и относительно будущего.

Республика — это окончательное освобождение. Надежда — одно из имен свободы. Любые козни потерпят крах. Истина и разум одержат верх. Справедливость восторжествует над судьями. Человеческая совесть восторжествует над духовенством. Народный суверенитет восторжествует над диктатурой, как клерикальной, так и военной.

Франция может положиться на нас, а мы можем положиться на нее.

Так будем же верны всем нашим обязанностям и всем нашим правам. (Единодушное одобрение. Продолжительные аплодисменты.)

II. Роспуск Речь в четвертой комиссии сената 21 июня 1877 года

Я до сих пор хранил молчание и не собирался выступать в прениях, так как надеялся, что главный вопрос обязательно будет поставлен, и предпочитал, чтобы это сделали другие, а не я.

Однако этот вопрос не был поставлен. Я вижу, что заседание собираются закрыть, и считаю своим долгом выступить. Я не хочу, чтобы меня выбрали председателем комиссии, и прошу моих друзей вместе со мною проголосовать за нашего уважаемого коллегу господина Берто.

Сказав это и подчеркнув мою полную незаинтересованность в результатах предстоящего голосования, я перехожу к вопросу, требующему, с моей точки зрения, немедленного разрешения.

Здесь присутствует министр. Пользуясь его присутствием, я обращаюсь к нему; и вот что я хочу сказать господину министру торговли:

Невозможно допустить, чтобы президент республики и члены нового кабинета не предусмотрели вероятного хода дальнейших событий, который для нас совершенно очевиден. Речь идет о том, что через три месяца распущенная сегодня палата может появиться вновь с возросшим числом депутатов-республиканцев. Мало того. В этом случае ее авторитет и влияние значительно усилятся благодаря тому, что полномочия этой палаты будут заново подтверждены решающим волеизъявлением суверенной Франции.

Что же будет делать правительство перед лицом этой палаты, которая одновременно будет и старой палатой, отвергнутой вашим единоличным правителем, и новой палатой, угодной суверенному народу? Какой план действий оно выработало? Какую линию поведения рассчитывает оно проводить?

Выполнит ли президент без колебаний свой долг, состоящий в том, чтобы подчиниться воле нации и уйти в отставку? Сойдут ли со сцены вместе с ним и министры? Одним словом, каково будет решение президента и его кабинета в том серьезном случае, на который я только что указал?

Я ставлю этот вопрос присутствующему здесь члену кабинета. Я ставлю его категорически и недвусмысленно. Никакие увертки невозможны: либо министр мне ответит, и я зафиксирую его ответ; либо он откажется отвечать, и я отмечу его молчание. В обоих случаях моя цель будет достигнута; и независимо от того, скажет ли министр что-нибудь, или будет молчать, в этот вопрос будет внесена ясность, которой я добиваюсь.

При этих словах, среди глубокого молчания, в обстановке напряженного ожидания со стороны всех сенаторов поднялся г-н де Мо. Вот его ответ: «Вопрос, поставленный господином Виктором Гюго, может быть задан только президенту республики. Он превышает компетенцию министров». Этот ответ вызвал сильное волнение. Раздались возгласы. Виктор Гюго продолжал:

Вы слышали ответ господина министра. Так вот: я приведу уважаемому господину де Мо факт, который имеет почти прямое отношение к нему лично.

Весьма близкий ему человек, видный оратор правой, чьим другом я был в палате пэров и чьим противником я был в Законодательном собрании, господин де Монталамбер, хоть он и принадлежал в то время к числу сторонников Елисейской партии, после июльского кризиса 1851 года встревожился по поводу намерений, которые приписывались тогда президенту, господину Луи Бонапарту, заверявшему, впрочем, всех в своей лояльности.

Тогда господни де Монталамбер, памятуя о нашей старой дружбе, попросил меня задать министру Барошу от имени нас обоих тот самый вопрос, который я только что задал господину де Мо. (Глубокое внимание в зале.)И тогдашний министр дал на этот вопрос совершенно тот же ответ, что и нынешний министр.

А через три месяца свершилось то преступление, которое вошло в историю под названием «Второе декабря». (Сильное волнение в зале.)

III. Речь на публичном заседании сената 22 июня 1877 года

Господа! Между двумя властями вспыхнул конфликт. Сенату надлежит рассудить их. Сегодня сенат станет судьей.