Том 15. Книга 1. Современная идиллия

А Очищенный к сему присовокупил:

— Прежде, вашество, письма-то на почте шпильками из конвертов вылущивали — какая это времени трата была! А нынче взял, над паром секундочку подержал — читай^* да почитывай!

Опять подивились, но только что хотели рассмотреть, следует ли тут видеть руку провидения, явно России благодеющего, как Перекусихин 1-й дал разговору несколько иной оборот.

— А что́, в этой Зулусии… финансы есть? — обратился он к Редеде.

— Настоящих финансов нет, а в роде финансов — как не быть!

— И деньги, стало быть, чеканят?

— Чеканить не чеканят, а та́к делают. Ест, например, Сетивайо крокодила, маленькую косточку выплюнет — рубль серебра! побольше косточку — пять, десять рублей, а ежели кость этак вершков в десять выдастся — прямо сто рублей. А министры тем временем таким же порядком разменную монету делают. Иной раз как присядут, так в один день миллиончик и подарят.

— Что́ город, то норов, что́ деревня, то обычай. Вот ведь какую лёгость придумали!

— А внутренняя политика у них есть?

— И внутренней политики настоящей нет, а есть оздоровление корней^*. Тут и полиция, и юстиция, и народное просвещение — всё! Возьмут этак «голубчика» где почувствительнее, да и не выпускают, покуда всех не оговорит.

— И это лёгость большая.

— А пути сообщения есть?

— Настоящих тоже нет. Но недавно устроено министерство кукуевских катастроф. Стало быть, теперь только строить дороги поспевай.

Слово за слово, и житье-бытье зулусов открылось перед нами как на ладони. И финансы, и полиция, и юстиция, и пути сообщения, и народное просвещение — все у них есть в изобилии, но только все не настоящее, а лучше, чем настоящее. Оставалось, стало быть, разрешить вопрос: каким же образом страна, столь благоустроенная и цветущая, и притом имея такого полководца, как Редедя, так легко поддалась горсти англичан? Но и на этот вопрос Редедя ответил вполне удовлетворительно.

— Оттого и поддалась, что команды нашей они не понимают, — объяснил он, — я им командую: вперед, ребята! — а они назад прут! Туда-сюда: стойте, подлецы! — а их уж и след простыл! Я-то кой-как в ту пору улепетнул, а Сетивайо так и остался на троне середь поля!

Пожалели. Выпили по бокалу за жениха и невесту, потом за посаженых отцов, потом за Парамонова и, наконец… за Сетивайо, так как, по словам Редеди, он мог бы быть полезным для России подспорьем. Хотели еще о чем-то поговорить, но отяжелели. Наконец разнесли фрукты, и обед кончился. Натурально, я сейчас же бросился к Глумову.

Из слов его я узнал, что он предположил завтра же переехать на квартиру Редеди. И что́ всего удивительнее — передавая мне о своем решении, он не только не смутился, но даже смотрел на меняс бо́льшим достоинством, нежели обыкновенно. Признаюсь, я не ожидал, что все произойдет так легко, без борьбы, и потому рискнул сказать ему, что во всяком мало-мальски уважающем себя романе человек, задумавший поступить на содержание к женщине, которая, вдобавок, и сама находится на содержании, все-таки сколько-нибудь да покобенится. Но и на это он возразил кратко, что, однажды решившись вступить на стезю благонамеренности, он уже не считает себя в праве кобениться, а идет прямо туда, куда никакие подозрения насчет чистоты его намерений за ним не последуют. И в заключение назвал меня маловером.

Покуда мы таким образом полемизировали, Фаинушка, счастливая и вся сияющая, выдерживала новую немую сцену со стороны Перекусихина 1-го.

— Так не будет квартиры? — спрашивал взорами тайный советник.

— Не будет! — взорами же отвечала Фаинушка.

— Но в таком случае надеюсь, что хотя квартирные деньги…

— И квартирных денег не будет!

— Однако! ха-ха-ха!

Он залился горьким смехом, а счастливый Глумов толкнул меня в бок и шепнул на ухо:

— Ты посмотри на нее, бабочка-то какая! А ты еще разговариваешь… чудак! Ишь ведь она… ах!

. . . . . . . . . .

Я не стану описывать дальнейшие перипетии торжества; скажу только, что все произошло в порядке, и ба́лик в кухмистерской Завитаева прошел так весело, что танцы кончились только к утру. Все квартальные дамы Литейной и Нарвской частей тут присутствовали, кавалерами же были, по преимуществу, «червонные валеты», которых набралось до двадцати пяти штук, потому что и пристав Нарвской части уступил на этот вечер свой «хор». Но больше и искреннее всех веселился Глумов, который совсем неожиданно получил дар танцевать мелкие танцы. Правда, он выполнял эту задачу не вполне правильно: то замедлял темп, то топтался на одном месте, то вдруг впадал в бешенство и как ураган мчалсяпо зале; но Фаинушку даже неправильности его приводили в восхищение. Она не сводила с него глаз и потом всем и каждому говорила: видали ли вы что-нибудь уморительнее и… милее? Так что когда я, удивленный и встревоженный этою внезапностью, потребовал у Глумова объяснения, то она не дала ему слова сказать, а молча подала мне с конфетки билетик, на котором я прочитал: