Том 15. Книга 2. Пошехонские рассказы

…Оржешко «Могучий Самсон». — Оценка в «Июльском веянии» этого рассказа польской писательницы вызвала ее на благодарственное обращение к автору. В письме из Гродно от 31 октября 1882 г. она писала Салтыкову: «…Вы изволили напечатать в уважаемом и прекрасном Вашем журнале («Отечеств, зап.») некоторые из моих повестушек в переводе на русский язык[155]. Я уже давно собиралась поблагодарить Вас за это. Теперь я прочла в Вашей статье «Июльское веяние» об одной из них несколько столь лестных для меня слов, что дальше откладывать осуществление моего намерения не могу и шлю Вам сердечное спасибо. Похвала такого писателя и мыслителя, как Вы, внушает человеку доверие к собственным силам, вместе с тем укрепляет их… Кроме того, меня несказанно обрадовало единомыслие наше во взглядах на несчастный еврейский вопрос. Хотя я почти уверена, что Вы по-польски не читаете, но тем не менее я осмеливаюсь доставить Вам мою брошюру по этому вопросу[156]…Пусть она иногда напоминает Вам искреннюю почитательницу Вашего таланта. Мы все, впрочем, Вас хорошо здесь знаем и, восторгаясь блестящими достоинствами Ваших трудов, относимся с величайшим уважением к возвышенным и глубоким мыслям, которые Вы в них высказываете»[157].

VII^*

Впервые — 03, 1884, № 2, отд. II, стр. 255–264 (вып. в свет 18 февраля). Под заглавием «Между делом» и за подписью «Dixi».

В Изд. 1884 текст перепечатан с незначительной стилистической правкой.

После первого марта 1881 года революционное движение «шло на убыль и падало»[158]. За 1881–1883 гг. правительству удалось расправиться с основным ядром своих главных политических противников — народовольцев. Переломным оказался именно 1883 год, когда, благодаря крупнейшей провокации, учиненной Г. П. Судейкиным с помощью предателя Сергея Дегаева, «погибла под ударами царизма… старая «Народная воля»[159]. Широкий либеральный фронт в панике отступал перед силами укрепившейся реакции.

Идейные «итоги» этого года и подводятся в настоящем очерке Салтыкова. Всей системой развитых в нем положений он перекликается с «Пошехонскими рассказами» (вечер пятый, «Пошехонское «дело»). В очерке сатирически запечатлен основной «тон общественного мнения» этой поры — «тон» отступничества, отказа от высоких революционных целей («витания в эмпиреях») и даже от скромных либеральных надежд («легкомысленных» «возгласов»).

Передовые идейные стремления, ошельмованные в качестве бесплодных «эмпирейных витаний», дворянско-монархическая реакция попыталась заменить демагогическим лозунгом «дела». У Салтыкова он иронически сформулирован так: «чтобы спастись, нужно не «чужое», не «иностранное», а «свое собственное», и притом «настоящее», дело найти». Салтыков сатирически использовал здесь систему политических эвфемизмов, которые широко применяла охранительная публицистика. Под «чужим», «иностранным» делом она подразумевала не только революционные действия, но и буржуазно-демократические, конституционные намерения русских либералов. Страницы «Моск. ведомостей» пестрели такими, например, «обобщениями»: «…под влиянием чужих доктрин померещилось, будто движение реформ ведет у нас к ограничению верховной власти, олицетворяемой монархом»[160], «наши газетные преобразователи являются сущими иностранцами <…> они смотрят на нашу родную действительность сквозь вопросы, возбужденные западною жизнью»[161].

Но то, что адепты реакции считают «своим собственным», «настоящим» делом, есть, как доказывает Салтыков целой серией выразительных сатирических эпизодов, либо полицейское доносительство, либо обывательская суета, либо хищнический стяжательский ажиотаж. Истинная подоплека толков о «деле», — доказывает Салтыков, — реставраторские крепостнические вожделения («Вот кабы вход в крепостное право каким-нибудь чудом опять открылся…»), осуществление которых способно только обессмыслить жизнь, лишить ее исторических перспектив.

Серьезность салтыковского общественного «диагноза» была с раздражением встречена некоторыми рецензентами: «Публицисты «Отечественных записок» констатируют следующий факт: нельзя не видеть и не чувствовать, как пресекся теперь живой нерв русской публицистики, — пишет корреспондент «Новороссийского телеграфа», — общественные дела занимают ее гораздо меньше, и она видит себя лишенною прежнего значения…», но «во всяком случае, нет никаких резонов кричать: караул… Зачем же унывать и на других тоску наводить?»[162]

…кроме литературы, которой прошлый год принес одни утраты. — Салтыков имеет в виду репрессии против передовой журналистики (22 января 1883 г. было объявлено второе предостережение «Отеч. запискам», предопределившее участь журнала), последовавшую 22 августа (3 сент.) того же года смерть Тургенева, на которую сатирик откликнулся некрологом (ОЗ, 1883, № 9).