Том 16. Фредди Виджен и другие

— Это же литература, Ферди. Не стану спорить, может быть, кто-нибудь и впрямь на такое способен, но тут нужен особый дар, как для поэзии. Сверхчуткие пальцы, чтобы уловить движение механизма.

— Может, у меня как раз такие. И я изучал замки. Чего я про них не знаю, того и знать не стоит.

— А чего ты про них знаешь, того и подавно знать не стоит, — кисло заметил Фрэнк.

— О чем спор? — осведомился ехидный голос.

Ферди повторил прыжок лосося, и даже флегматичный Смити вздрогнул. Рядом стоял Гораций. Вся его дородная фигура излучала достоинство и надежность.

Смити очнулся первым.

— Я не слышал, как вы вошли.

— Я старался войти неслышно, мой дорогой Смити. Что Ферди делает с сейфом?

— Пытается открыть его при помощи пальцев.

— И уже открыл, — сказал Ферди, распахивая дверцу. — Я же сказал, что смогу.

Если он собирался произвести сенсацию, то не просчитался. Смити сказал: «Ну, здорово!», и даже Фрэнк не поскупился на похвалу.

— Ба! — сказал он. — С таким талантом ты далеко пойдешь.

— Да, — произнес Смити, — мы должны беречь тебя, мой мальчик. Надо будет заняться твоим кашлем.

— Вы и впрямь обнаруживаете неожиданные таланты, Ферди, — сказал Гораций. — Мы знали, что вы прекрасно взбираетесь по отвесным стенам, но это уже новая ступень.

— Подумал, надо иметь что-то про запас, шеф, на то время, когда уже не смогу взбираться по стенам.

— Разумеется. Всегда стоит подстраховаться. А что там внутри?

— Все больше записные книжки.

— А нас интересует наличность. Полагаю, ваши чуткие пальцы не смогут так же успешно совладать с большим сейфом?

— Боюсь, что так, шеф. Этот — старый. Чувствуешь, как Щелкает механизм. Тот, большой — экстра-класс.

— Тогда придется ждать Чарли.

— Кого?

— Чарли Йоста, Смити. Ферди, без сомнения, проинформировал вас о прискорбном поведении Костолома. Чарли его сменит.

— Я думал, вы с ним не разговариваете.

— Да, между нами было некоторое охлаждение, но мы сумели прийти к согласию. А, вот, наверное, и он, — сказал Гораций. Его чуткое ухо различило шаги.

Однако вошел не Чарли, а Костолом Эванс.

2

Главное помещение банка было просторным, чтобы при необходимости вместить много клиентов, ожидающих очереди услышать, что в данных обстоятельствах превышение кредита невозможно, однако Костолом, казалось, заполнил его от стены до стены.

Он вошел, мурлыча псалом и ничем не выказывая, что ожидает неласковой встречи — возможно, оттого, что людей его комплекции все обычно принимают ласково. Лицо его, впрочем, было сурово — он явно горевал, что старые друзья затеяли предприятие, которое сулит им неприятности в будущей жизни. Они еще пожалеют, когда сыграют в ящик и предстанут перед Страшным Судом, говорил он себе. Утешало то, что они еще недалеко продвинулись в своем греховном начинании, а значит, им не поздно покаяться.

Гораций, со своей стороны, хоть и удивился, но не огорчился явлению блудного взломщика. Он решил, что Костолом одумался и пришел проситься обратно в лоно коллектива. Предводитель банды не отличался мстительностью, однако обида была еще свежа, и он с удовольствием сказал бы Костолому, что раскаяние запоздало и в его услугах больше не нуждаются. Только когда тот заговорил, стало ясно, как превратно Гораций истолковал его мотивы.

— Если вы, сыны Велиаловы, ждете Чарли, — сказал Костолом, не обращая внимания на приветствия, — то вы его не дождетесь. Он не придет.

До сих пор беседа велась вполголоса, и даже Гораций умерил свой звучный бас, однако при словах «не придет» все разом отбросили осторожность. Смити, Ферди и Фрэнк хором сказали: «Что?!»

Костолом, по-видимому, остался доволен произведенной сенсацией и развил высказанную мысль.

— Не придет, и не думайте, — сказал он. — Я его переломил. Пришлось попотеть, конечно. Он был как глухой аспид, который упирается всеми четырьмя ногами и никого не желает слушать.[54] Только когда я сказал, что снесу ему башку, если он близко подойдет к банку, Чарли увидел свет и пообещал воздержаться от греха. Перетрухнул, — добавил Костолом, немного снижая стиль.

Услышанное сильнее всего проняло Фрэнка. С лицом, как у Джорджа Рафта,[55] он процедил сквозь зубы, что зря Чарли не всадил в Костолома обойму, и что сам он, Фрэнк, так бы и поступил. Костолом ответил, что такое предложение выдвигалось.

— Пришлось объяснить, как это неразумно. Чарли не дурак, и знает, что бывает в Англии, когда начинаешь палить по людям. Это только в Чикаго запросто, а у нас за такое по головке не гладят. Он понял, какая дурость — схлопотать петлю за минутное удовольствие меня укокошить.

Гораций стоял, безмолвный и недвижный, как будто, подобно Лотовой жене, обратился в соляной столп. Удар сразил его наповал. Он учил в школе слова Бернса о том, что рок одинаково обманывает мышей и людей, но настолько привык к череде успехов, что не ждал подвохов от судьбы. Он был Эпплби, шеф, человек, который всегда прав.