Во-вторых, в произведениях 1886 года (за исключением «Гиены» и «Ворона-челобитчика») Салтыков не прибегает к зоологическим образам и отходит (опять-таки за исключением «Ворона-челобитчика») вообще от жанра сказки в собственном смысле слова. Они представляют собою или обработку преданий — «Христова ночь (Предание)» и поверий — «Гиена (Поучение)», или лирический монолог — «Приключение с Крамольниковым (Сказка-элегия)», или типичный салтыковский сатирический рассказ — «Праздный разговор», или, наконец, рассказ социально-бытового характера — «Деревенский пожар (Ни-то сказка, ни-то быль)», «Путем-дорогою (Разговор)», «Рождественская сказка», который перебрасывал мост от «Сказок» к последовавшей за ними книге «Мелочи жизни», составившей новое звено в эволюции салтыковского реализма. Подзаголовки, к которым в прежних сказках Салтыков не прибегал, обозначали этот сознаваемый самим автором отход произведении 1886 года от жанра сказки к рассказу («Ни-то сказка, ни-то быль») Любопытно, что и «Ворона-челобитчика», восходящего по форме к сказкам 1883–1885 годов, Салтыков сопроводил теперь подзаголовком «сказка», чтобы указать на жанр произведения, попавшего по времени написания в «несказочное» окружение.
Таким образом, сказки по своему жанровому составу не являются однородными. В полном смысле слова сказками являются только двадцать четыре произведения. Особняком стоят «Игрушечного дела людишки». Этот сатирический рассказ, задуманный как начало особой и впоследствии неосуществленной «кукольной» серии, нашел здесь случайный «приют». Что же касается остальных семи произведений, написанных в 1886 году, почти или вовсе лишенных элемента сказочности, то все же и их включение в сказочный цикл имеет свою достаточную мотивировку. Не совпадая со сказками по жанровому признаку, они родственны им малым объемом, характером проблем и общедоступным стилем повествования. Все произведения цикла, независимо от жанра, тесно взаимодействуют, находятся в идейной перекличке. Например, «Рождественская сказка», к жанру сказки в строгом смысле не относящаяся, развивает применительно к условиям 80-х годов идею ранней сказки «Пропала совесть», а рассказ «Путем-дорогою», написанный в форме разговора двух мужиков о поисках Правды, является своеобразной вариацией сказки «Ворон-челобитчик». Поэтому частичные жанровые отклонения внутри сказочного цикла не нарушают его проблемно-тематического и художественного единства.
Несомненно, что сказочный цикл, подобно вообще салтыковским циклам, был задуман как в известной мере единое и последовательное развитие определенных проблем в ряде взаимосвязанных произведений. Не осуществленные по разным причинам замыслы и большие и малые цензурные осложнения и катастрофы нарушали как последовательность работы над осуществлением плана сказок, так и порядок их публикации и композицию окончательного свода в отдельных прижизненных изданиях.
Вернувшись к работе над сказочным циклом в декабре 1882 года, Салтыков подготовил к февральской книжке «Отеч. записок» три сказки — «Премудрый пискарь», «Самоотверженный заяц» и «Бедный волк». Они были уже набраны, но изъяты автором, так как в январе журнал получил второе предостережение и Салтыков боялся, что сказки вызовут третье предостережение и закрытие журнала. Только в январе 1884 года их удалось напечатать в журнале. В февральском номере журнала Салтыков поместил было вторую серию сказок — «Добродетели и Пороки», «Медведь на воеводстве (Топтыгин 1-ый)», «Обманщик-газетчик и легковерный читатель» и «Вяленая вобла». Но и они были вырезаны по требованию цензуры, а в связи с этим не могли появиться и сказки, подготовленные для мартовской книжки — «Медведь на воеводстве (Топтыгин 2-й и Топтыгин 3-й)», «Орел-меценат», «Карась-идеалист». В апреле 1884 года журнал был закрыт. Таким образом из девяти сказок 1883–1884 годов, предназначавшихся для «Отеч. записок», Салтыков сумел напечатать там только три.
Запрещение журнала состоялось именно в тот момент, когда писатель работал над сказками с большим увлечением. «Теперь, — сообщал он Кавелину 12 мая 1884 года, — приходится сделать ломку, а удастся ли она — не знаю. Голова до сих пор полна совсем другим и, между прочим, сказками<…> Надобно отказаться от этой книги, которая не повредила бы мне».