Том 16. Книга 1. Сказки. Пестрые письма

Но, может быть, наиболее замечателен типический образ «коновода» и «зачинщика», «пестрившего» и в смысле либеральном, и в смысле «ежово-рукавичном», — Скорнякова. Салтыков не ставил себе в данном случае памфлетной задачи, и потому невозможно говорить о каком-то одном прототипе этого литературного героя. Некоторые детали его биографии указывают на ряд вероятных прототипов (М. Н. Катков, И. В. Павлов, Е. М. Феоктистов). В частности, в образе Скорнякова отразилось, по-видимому, двусмысленное положение Каткова не только как предателя, ренегата, но и как чужака в собственно дворянской среде, положение, усиливавшее ожесточенность его борьбы с инакомыслящими, с «людьми убеждения». Эта особенность представителя первой категории «пестрых людей», его сознательное ренегатство, потребовала исторического, во времени, изображения его, подробного повествования о его жизненном, весьма извилистом пути, определявшемся многообразными зигзагами политической истории России.

«Психологический момент», обусловивший «пестрое» поведение «среднего человека», создал, таким образом, соответствующую обстановку для «изоляции» людей «убеждения», способных на «большое рассуждение»[127], для изоляции передового, убежденного писателя. Арену литературы заполоняют Скорняковы вкупе с Подхалимовыми. Так возникает одна из главных тем «Пестрых писем» — «писатель и читатель», — выраженная знаменитой формулой: «Русский читатель, очевидно, еще полагает, что он сам по себе, а литература — сама по себе. Что литератор пописывает, а он, читатель, почитывает». Тема солидарности и взаимной ответственности писателя и читателя, литературы и общества не была для Салтыкова новой. «…Выяснение основных пунктов миросозерцания и вытекающий из него принцип ответственности <…> составляет характеристическую особенность современного писательского ремесла», — говорилось в «Дополнительном письме к тетеньке» (т. 14, стр. 521). Однако высокая гражданская ответственность писателя оборачивается его изолированностью, если не дополняется ответственностью читателя (в данном случае «тетеньки»), солидарностью читателя с современной литературой. Глубина социально-политического мышления Салтыкова позволила ему предвидеть возможную эволюцию «тетеньки» и тем самым, в сущности, предсказать свою собственную судьбу — судьбу изолированного и преданного писателя.

Позднѐе незавершенное «Дополнительное письмо к тетеньке» было переработано в «Послание пошехонцам». Переработка не коснулась темы и идеи «Письма», текстуально свелась к замене адресата — «тетеньки» на «пошехонцев». Таким образом «тетенька» как олицетворение русской интеллигенции — в этом своем качестве, качестве «читателя» — принципиально не отличалась для Салтыкова от «пошехонца», который в то же время — и социально, и нравственно-психологически — близок «среднему человеку», «пестрящему» ради самосохранения. Так устанавливается генетический ряд от «Писем к тетеньке» (одно из которых сам Салтыков назвал «пестрым») через «Дополнительное письмо к тетеньке» и «Послание пошехонцам» («Письмо к пошехонцам») к «Пестрым письмам» — ряд, позволяющий более глубоко и точно понять смысл образа «пестрого человека».

В связи с запрещением «Отечественных записок» Салтыков лишился не только жизненно необходимой для него возможности периодически обращаться к своему «странному читателю» с ежемесячными «беседами», но и осознал иллюзорность надежд на читательский отклик, сочувствие и поддержку — на «солидарность», на взаимную гражданскую ответственность. Это горькое понимание и вызвало ироническую формулу: «Литератор пописывает — читатель почитывает…»

Существенно, что именно эту формулу из «Письма III» использовал В. И. Ленин для характеристики буржуазно-индивидуалистической идеи «беспартийности» литературы («Партийная организация и партийная литература»).

Если «Письма к тетеньке» были «письмами» в полном, буквальном смысле слова, то есть имели адресата — «тетеньку», то в «Пестрых письмах» адресат лишь подразумевается — это «пестрый человек», «пошехонец», тот самый читатель-«подлец», которого автор тем не менее «страстно любит». Этот адресат в тексте «Пестрых писем» не персонифицирован непосредственно. Ближе всего, пожалуй, он той категории «пестрых людей», которая в «Письме IX» описана под нумером вторым, — «люди, замученные жизнью», которым «не дано поднять против нее знамя бунта».

В связи с отсутствием в «Пестрых письмах» текстуально выраженного образа «адресата», и образ автора писем не обозначен с полной определенностью — он обладает весьма большой смысловой амплитудой — то выступая в лирической форме, в облике самого Салтыкова, то наделяясь чертами «пестрого человека».