Том 16. Книга 1. Сказки. Пестрые письма

Впервые — ВЕ, 1886, № 10, стр. 687–700.

Сохранилась черновая рукопись, которая имеет сложную историю.

В январе — феврале 1884 года Салтыковым была задумана и начата (написано вступление) сказка «Пестрые люди» (рук. № 216[176], стр. 400–402). Самое начало ее, в редакции, несколько отличающейся от первой (от: «Пестрое время, пестрые люди» до: «…что ни поступок, то предательство и измена» — стр. 400; ср. стр. 376), было перебелено на листе, где уже ранее было написано и зачеркнуто «Письмо к пошехонцам» (рук. № 215, см. стр. 524). На этой стадии работа прекратилась по причинам, изложенным в письме к Н. К. Михайловскому от 8 февраля 1884 года: «Ужасно обидно: задумал я сказку под названием «Пестрые люди» написать (об этом есть уже намек в сказке «Вяленая вобла»), как вдруг вижу, что Успенский о том же предмете трактует![177] Ну, да я свое возьму не нынче, так завтра».

Закончив и опубликовав в июне 1885 года «Письмо VII», Салтыков приступил к работе над следующими «письмами», в том числе над «Письмом IX», и, возможно, именно тогда решил использовать незавершенную «сказку» (точнее — вступление к ней). Однако тяжелая болезнь прервала дальнейшую работу. 23 августа Салтыков писал M. M. Стасюлевичу, что «так безнадежно болен, что потерял всякую способность к труду». «Не читаю и не пишу, — продолжал он с горечью. — Мне это тем более досадно, что материал для «Пестрых писем» был у меня уже собран. В особенности жалко главы о пестрых людях, которою хотел я заключить письма».

Работа над «Письмом IX», начатая еще летом 1885 года, но завершенная лишь к августу 1886 года, отражена в черновой рукиписи (№ 215). Салтыков меняет заглавие «Пестрые люди» на «Пестрые письма», вписывает на полях первый абзац нового произведения («В пестрых письмах <…> пропуск» — см. стр. 376.) Затем, после ранее написанного на листе фрагмента сказки «Пестрые люди» (см. стр. 400), знаком вставки и указанием «на другом листе» Салтыков отсылает к другой рукописи (№ 216), в которой зачеркивает не только ту часть текста, которая была перенесена ранее в рукопись (№ 215), но и три фрагмента, оставшиеся от первоначального замысла «сказки». Далее следует вновь написанный текст собственно «Письма IX». Точная дата его завершения определяется письмом А. Н. Пыпина к M. M. Стасюлевичу от 20 августа 1886 года, в котором тот сообщал, что «сию минуту получил письмо от М. Е. Салтыкова, который просит ему оставить место и на октябрь — статья у него готова» (ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, ед. хр. 1188, л. 118). На следующий день, в письме к тому же адресату, рассказывая о посещении вчера только что переехавшего с дачи Салтыкова, Пыпин прибавлял: «Сегодня дал он еще одно — последнее — «Пестрое письмо», которое я и прочел на обратном пути сюда. Недурно очень. Я опять сдам его теперь же в типографию и скажу, чтобы послали Вам тотчас» (там же, л. 121). Ознакомившись с содержанием очерка, Стасюлевич 9/21 сентября отвечал Пыпину: «О новом «Пестром письме» на октябрь я немедленно написал в типографию; да и действительно там ровно ничего нет, что могло бы вызвать на «размышления» (ГПБ, ф. 621, ед. хр. 836, л. 62 об.-л. 63).

Однако оптимизм Стасюлевича не оправдался. Доклад В. М. Ведрова в С.-Петербургский цензурный комитет (27 сентября) об октябрьском номере «Вестника Европы» посвящен одним только «Пестрым письмам».

«Статья «Пестрые письма», — писал цензор, — характеризует настоящее положение нашего общества. «Проворовались людишки, остатки совести потеряли» (стр. 687). Это те люди, которые следуют направлению правительственному; их три сорта: 1) коноводы, 2) поддакиватели, 3) Молчалины (plebs) (стр. 688). Это — физиологический очерк влияющих лиц и подчиняющихся государственной системе. Он дышит презрением и оплеванием этих тружеников государства.

Представитель первого сорта — Скорняков, из либерала делается опричником беспримесным, надрывающим себя ради целей, имеющих только абстрактное значение (стр. 694). «Он — хам», участвовавший во всех реформах: «плакали отцы, плакали матери, а он, сильный медным лбом и камнем в груди, шел дальше и дальше вглубь» (стр. 674).

Ко второй категории относятся «люди, замученные жизнью», «попались и бьются там, не подавая голосов». Автор сожалеет, что у них нет героизма политического, и надеется, что в нем скоро не будет надобности (стр. 698). Иронизируя, он предрекает «время, всех освещающее», когда исчезнут истязания, умолкнут вопли.

К третьей категории автор относит «живой рабочий инвентарь — plebs».

«Сплошной массой наполняя канцелярию, они до того сродняются с атмосферой «своего места», что перестают даже различать, чем там пахнет» (стр. 698).