Том 17. Твердая рука. Мексиканская месть

— Я обо всем подумала, Руис, я все взвесила. Но повторяю: мне надобно ехать в ранчо и, возможно, остаться там даже не на одну ночь, а на двое-трое суток.

— Я знаю, сестра, что ты не какая-нибудь глупышка, — после минутного раздумья произнес дон Руис. — Прежде чем действовать, ты все тщательно обдумаешь и взвесишь. Ты не открываешь мне цели своей поездки, но я не сомневаюсь в ее серьезности и поэтому не стану перечить тебе. Делай как знаешь, я буду во всем помогать тебе.

— Благодарю тебя, Руис! — с жаром воскликнула донья Марианна. — Другого ответа я и не ожидала от тебя.

— Итак, я иду седлать лошадей?

— Иди, я подожду тебя здесь, — сказала донья Марианна, спустившись вместе с братом во двор.

Ей недолго пришлось ждать: скоро показался дон Руис, ведя в поводу двух оседланных коней. Брат и сестра вскочили в седла и выехали из замка.

Было около четырех часов пополудни. Близился закат, спадал дневной жар, отовсюду неслось звонкое пение птиц, приятной прохладой веяло от вечернего ветерка, уносившего далеко на запад тучи мошкары, до этого времени положительно затемнявшие яркий солнечный свет.

Молодые люди молча ехали рядом. Занятые своими мыслями, они не замечали чудесного ландшафта, развертывавшегося во всем своем богатом разнообразии по мере их продвижения. Так, не обменявшись ни словом, и домчались они до ранчо.

Бухало, верный своей привязанности к донье Марианне, заблаговременно возвестил о ее приближении. Все обитатели ранчо, не исключая и слепого старика Санхеса, высыпали навстречу своей любимице.

С первого же взгляда донья Марианна успела убедиться в том, что ее молочный брат дома.

— Ах, Боже мой, нинья! Каким благодатным ветром занесло вас так поздно сюда! — радостно воскликнула кормилица.

— Просто захотелось повидать вас, мадресита[73]. Я так давно не целовала вас, что мне положительно стало невтерпеж.

— Как жаль, что вы так поздно, нинья! — сказал старик Санхес. — Мы едва успеем переброситься несколькими словами.

— Как знать! — ответила донья Марианна и, соскочив с коня, обняла старика. — А я вот возьму да и переночую у вас!

— Не может быть! Неужели вы в самом деле хотите так осчастливить нас, нинья?

— Да, хочу. И в доказательство я попрошу моего брата оставить меня здесь, а самому вернуться в асиенду.

— Так!.. Значит, меня уже в отставку! — засмеялся дон Руис.

— Жаловаться теперь поздно: ведь я предупреждала тебя.

— Я не жалуюсь; скажи только, в котором часу мне приехать за тобой завтра.

— Об этом не беспокойся, Руис. Мариано сам проводит меня домой.

— И на этот раз, нинья, я поступлю иначе. Убей меня Бог, если я хоть на шаг отстану от вас! — воскликнул тигреро.

— Неужели ты уже гонишь меня, жестокая? — шутливо произнес дон Руис.

— Нет, отчего же! Отдохнешь, закусишь немного… На все это тебе дается час времени. После чего… исчезни, испарись!

— И на том благодарю, сестренка! — засмеялся Руис. Все вошли в ранчо.

Старуха Санхес успела уже, с проворством и радушием хозяйки мексиканского ранчо, поставить на стол разные прохладительные напитки: пульке, мескаль, каталонскую водку, оранжад и тамариновую настойку. Гости, измученные жаждой, не стали, конечно, отказываться и, к великому удовольствию гостеприимных хозяев, без всяких церемоний налегли на обильное угощение.

Дон Руис, ласково поддразнивая донью Марианну, в глубине души не сомневался, что решение сестры остаться в ранчо не было простой прихотью, а вызывалось серьезными соображениями. Развеселившись, дон Руис не скупился на остроумие. Заметим тут кстати, что образованные мексиканцы свободно общаются с простым людом, не опасаясь быть непонятыми, чего нельзя сказать о французах, остроумие которых угасает, лишь только они садятся за один стол с простыми людьми.

Когда день стал клониться к вечеру, дон Руис попрощался с хозяевами, вскочил на коня и помчался обратно в асиенду. Вечер в Мексике, как и во всех субтропических странах, — самое приятное время суток; неудивительно, что здешний народ предпочитает проводить его на открытом воздухе, а не взаперти. С наступлением темноты люди рассаживаются на лавочках у своих ранчо, беседуют, поют, пляшут и до трех часов ночи даже не помышляют о сне. Донья Марианна любила проводить так вечера в гостях у кормилицы. Однако на этот раз она тотчас же после отъезда дона Руиса стала зевать и вообще обнаруживать такие явные признаки усталости, что старики предложили ей отправиться на покой, да и сами вскоре последовали ее примеру.

Молодой тигреро предпочел открытый воздух комнатам, не остывшим еще от дневного жара. После обычного обхода ранчо он подвесил гамак у ворот и как был в одежде, так и повалился спать.

Спустя час, когда все в ранчо, в том числе и тигреро, крепко спали, Мариано ощутил сквозь сон ласковое прикосновение чьей-то руки к своему плечу. Он раскрыл глаза: перед ним стояла донья Марианна.

— Что случилось? Что с вами, токайя?

— Тсс!.. Говорите тише, — шепнула она. — Ничего не случилось, все спокойно, Мариано, просто мне надо поговорить с вами.

— Слушаю вас, токайя! — шепнул тигреро, одним прыжком соскочив с гамака на землю.