Том 17. Записные книжки. Дневники

6 ^*Жены своей не любит. Влюблен в А<нну> А<кимовну> и в то же время развратничает со Сливой. Украл на шпалах 20 тыс.

7 ^*А<нна> А<кимовна>: я не люблю своего городского дома; в нем страшно — удар сделался с отцом.

8 ^*Когда Пим<енов> вечером 3-го марта увидел массу карет и саней, то подумал: «Нет, тоневозможно…»

9 ^*А<нна> А<кимовна> со Сливой на простом извозчике, потом в санях — в «Аркадию»; смех; отдельный кабинет, таинственность, порция зернистой икры, устрицы, вино, от лакея совестно, потом разговор в санях…

10 ^*Пименов презирает благотворительность, считает ее недействительным средством. «Если бы каждый ч<елове>к знал хорошо свое дело, не было бы бедных». Заводчик знай рабочих, судья — подсудимых, механик — кочегаров…

11 ^*Адв<окат>. Вот вы, ваше пр<евосходительство>, скажите ей, чтобы она нас как-нибудь обедать позвала. Повар у нее удивительный.

А<нна> А<кимовна>. Я не стану звать. Приходите запросто.

Адв<окат>. Кстати, именины у нее скоро… 3-го февр<аля>. Приходите, ваше пр<евосходительство>.

Каницын (со станисл<авской> лентой). Сочту за приятный долг.

Адв<окат>. Миша, скажешь повару, чтоб на именины непременно был матлот из налимов. Ваше пр<евосходительство>, делает он матлот — ну просто не матлот, а откровение.

12 ^*А<нна> А<кимовна>: Разницы особенной между нами и рабочей средой — нет, и потому отчего бы не сравнять?

13 ^*Никакого капитализма нет, а есть только то, что какой-то сиволапый мужик случайно, сам того не желая, сделался заводчиком. Случай, а не капитал.

14 ^*Адвокат посылает Мишу за закусками.

15 ^*Голос в нос, точно его в телефонной трубке слышишь.

16 ^*Он любил Тургенева, певца [чист] девств<енной> любви, чистоты, молодости, красивого слова и грустной русской природы. Но сам он любил девств<енную> любовь не вблизи, а понаслышке, как нечто отвлеченное, существующее вне действ<ительной> жизни.

17 ^*Он любил литературу и знал всех даже соврем<енных> писателей. Но совр<еменную> литер<атуру> он недолюбливал; говорил: она должна быть такою, какая есть; если она такая, то и должна быть такою, но… какой-то особый тон. Жизнь — это шествие в тюрьму. Литер<атура> по-настоящему должна учить, как бежать, или обещать свободу, а она: как темно и сыро в тюрьме! ах, как тебе будет там скверно! ах, ты погибнешь!

18 ^*На улице пьяный Чаликов делал ей под козырек.

19 ^*А<нна> А<кимовна> (кучеру): Тебя ведь уволила тетушка. У нее и проси. Тет<ушка>. Что тетушка? Ты тут хозяйка, а по мне их, подлецов, хоть бы и вовсе не было. Ну, вставай, боров! [В другой раз.] В последний это раз прощает тебя Анна Акимовна — [вон, хам,] — а случится опять грех — не проси милости!

20 ^*Адв<окат>: Нет, милая, вы обмозгуйте это! Обмозгу-уйте!

21 ^*И она видела, как внизу оба они дали Мишеньке по рублю.

22 ^*М<ишенька>: Ее дразнят Мишенькина [Маша] Машенька, а я этого не желаю.

23 ^*Лыс<евич>, когда ел сыр, даже замурлыкал от удовольствия.

24 ^*Вкусы наши не совпадают: вы должны быть развратны, я же уже пережил этот фазис и хочу любви, [эфирно-тонкой и неуловимой] [сотканной из тончайших и невидимых] тончайшей и нематериальной, как солнечный луч

25 ^*Любовь предполагает обязанности к мужу, детям, к дому. В моем миросозерцании не хватает большого куска, точно оно месяц на ущербе, и мне кажется, что этот ущерб может пополнить только любовь.

26 ^*Жуж<елица>: Приняла закон, а тогда — гуляй, Малашка!

27 ^*Продолжать эту жизнь или выйти за такого же праздного человека — было бы просто преступлением.

Л 19.

У нас единственный, если хотите, неоцененный писатель — это Жулябко, писавший в 1867 г.

Он больше всего любил литературу, которая его не беспокоила, — Шекспира, Гомера…

Находил общие черты у Гомера, Гюго и Диккенса, называл их стихийными; не читал никого из русских авторов, но ненавидел их.

Это мой товарищ; когда-то, лет 15 назад, я получил от него письмо с просьбой пристроить рассказ, но он, по-видимому, забыл об этом, не помнил; теперь мы встретились случайно, в имении.

Литература очевидно ела его, сосала его кровь, не давала ему спать; он любил ее страстно, но она не отвечала ему взаимностью.

И когда утром я уезжал, он стоял в спальне, еще не одетый, и смотрел на меня с ненавистью — ведь я писатель!

Единственный человек, который бывал у него, — это Гавриленко (писавший свою фамилию: Гаврыленко), который говорил только одно: премного вам благодарен! Давал деньги по 12%, сам брал в Двор<янском> банке по 4% и все-таки считался добрым и порядочным ч<елове>ком.

Был и еще [один] знакомый: отставной военный, пьяный, который тоже все время молчал и только напевал за картами: тирли-тирли-солдатирли.

Не читал, но ненавидел, презирал.

Он, выйдя из себя, кричал за обедом: «лижи свою тарелку!»

Теперь модно говорить про психопатов, но какие там психопаты? просто мошенники, которые представились сумасшедшими, и больше ничего.

Л 20.

1 ^*[Бабы мечтают: как Сергей (лакей) помрет, Федору (солдату) льгота выйдет, вернут назад.]

2 ^*[Муку в трактире брали.]

3 ^*[За водой надо было ходить далеко вниз.]

4 ^*[О<льга> любила слово аще (аще ударит тебя в одну щеку, подставь другую).]