Читаем Том 18. Избранные письма 1842-1881 полностью

Утром был на панихиде у старика Перфильева*.

Толстой.

<p>329. С. А. Толстой</p>

1878 г. Марта 4. Тула.

Поезд опоздал на три часа (потом оказалось, что на пять), так что я потерял целый день. Возвращаться не стоило того. Был у Пущиной. Много интересного от дочери Рылеева*. Напишу из Москвы. Поезд пришел в 4, 15 м.

Л. Т.

<p>330. С. А. Толстой</p>

1878 г. Марта 5. Москва.

Пишу с петербургской железной дороги*. Устал очень, но, слава богу, все благополучно и здоров. Устал я оттого, что встал рано, пошел к обедне, не мог отделаться от Васеньки*, все с ним спорил. Потом поехал к Свистунову, у которого умерла дочь, и просидел у него 4 часа, слушая прелестные рассказы его и другого декабриста Беляева*. Зашел к Беляеву, потом к Бартеневу, у которого обедал, и должен был торопиться на поезд. Целую тебя, душенька, и детей; будь спокойна и не волнуйся. Андрюшу особенно целую.

<p>331. Ан. Н. Островскому</p>

1878 г. Марта 14. Ясная Поляна.

Милостивый государь Андрей Николаевич!

П. И. Бартенев говорил мне, что вы были так добры предложить ему для меня дневник девушки 20-х годов, который находится у вас*. Очень вам благодарен за то хорошее мнение, которое вы имеете обо мне, делая такое для меня более чем приятное предложение; и очень прошу вас прислать мне эти бумаги.

По дружеским отношениям моим с высокоуважаемым вашим братом* я считаю себя не совсем чужим вам и потому прошу принять искреннее [уверение] в моем уважении и благодарность за ваше одолжение.

Гр. Л. Толстой.

14 марта.

<p>332. П. Н. Свистунову</p>

1878 г. Марта 14. Ясная Поляна.

Многоуважаемый Петр Николаевич!

Когда вы говорите со мной, вам кажется, вероятно, что все, что вы говорите, очень просто и обыкновенно, а для меня каждое ваше слово, взгляд, мысль кажутся чрезвычайно важны и необыкновенны; и не потому, чтобы я особенно дорожил теми фактическими сведениями, которые вы сообщаете; а потому, что ваша беседа переносит меня на такую высоту чувства, которая очень редко встречается в жизни и всегда глубоко трогает меня. Я пишу эти несколько слов только, чтобы сказать вам это и попросить о двух вещах: 1) передать А. П. Беляеву вложенное письмо* (я не знаю его адреса) и 2) пользуясь вашим позволением делать вопросы, спросить, нет ли у вас того религиозного сочинения или записки Бобрищева-Пушкина, которое он написал в Чите, и ответа Барятинского*. Если нет, то не можете ли вы вспомнить и рассказать, в чем состояло и то и другое.

Я был в Петропавловской крепости*, и там мне рассказывали, что один из преступников бросился в Неву и потом ел стекло. Не могу выразить того странного и сильного чувства, которое я испытал, зная, что это были вы. Подобное же чувство я испытал там же, когда мне принесли кандалы ручные и ножные 25-го года.

Истинно и глубоко уважающий вас гр. Л. Толстой.

14 марта.

Адрес: Л. Н. Толстому, Тула.

Еще вопрос: что за лицо был комендант Сукин*.

<p>333. A. A. Толстой</p>

1878 г. Марта 14? Ясная Поляна.

Прочел письма к вам и посылаю их*, понимая, как вы ими должны дорожить. Я нашел в них больше того, что я искал. Многие, особенно из Крыма, прелестны и чрезвычайно трогательны.

Дома нашел все благополучно и привез самое приятное воспоминание о проведенных с вами днях — теплое, твердое и спокойное. Желаю, чтобы и я вам оставил такое же впечатление.

То, о чем я просил вас узнать, разведать, еще больше, чем прежде, представляется мне необходимым теперь, когда я весь погрузился в тот мир, в котором я живу. Надобно, чтоб не было виноватых*.

Искренно любящий вас друг Л. Толстой.

<p>334. H. H. Страхову</p>

1878 г. Марта 16. Ясная Поляна.

Очень благодарен вам, дорогой Николай Николаевич, за присылку тетради Семевского*. Я ее прочел и отослал и прошу другую — именно записки Бестужева*.

Еще просьба: путешествие ипока Парфения* и попа-раскольника Авакума* и раскольничьего что есть, но не обработанного, а сырого матерьяла. Если что есть, или вы узнаете, пришлите мне, пожалуйста. Стасова, как члена Комитета* и т. д. Николая I, я очень прошу, не может ли он найти, указать — как решено было дело повешения 5-х, кто настаивал, были ли колебания и переговоры Николая с его приближенными?*

Кюхельбекер трогателен, как и все люди его типа — не поэты, но убежденные, что они поэты, и страстно преданные этому мнимому призванию. Кроме того, 15 лет заточения*.

Я отсюда слежу мысленно за вашей работой и боюсь, чтобы Степа* не мешал вам, и боюсь уговаривать вас побывать у графини Толстой только поэтому. Хочется же мне, чтобы вы познакомились с ней, чтобы узнать взаимное впечатление мне близких людей.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже