В лицо мне с сочным чавканьем ударилось что-то мягкое. Больная запустила в меня грелкой. Тут я понял, что несколько переборщил с оживлением. С ним всегда следует быть осторожней.
— Оставь свои ухмылки и хихиканье! — раздраженно бросила старуха.
Ее брат, по обыкновению, выступил в роли миротворца.
— Она очень нервничает, — извиняющимся тоном объяснил он. — Такое потрясение…
— Еще бы! — поддакнул я, убрав улыбку, не встретившую восторгов публики, и делая теперь ставку на сочувствие. — Когда тебя швыряют в бассейн, нервная система неизбежно страдает. Когда я это увидел, то сказал себе…
Мисс Бринкмайер, которая после меткого броска бессильно упала на подушки, снова вдруг села.
— Ты что, все видел?
— Да, а как же.
— Ты смог бы опознать того негодяя?
— Демона, — поправил мистер Бринкмайер, любивший точность. — Должно быть, тот самый, о котором писали в газетах.
— Ты сможешь опознать этого демона? — повторила она.
— Само собой, — уверенно кивнул я. — Такой мелкий, плюгавый, лицо тонкое, как у женщины…
— Чушь! — фыркнула Бринкмайерша. — Он был здоровенный, как горилла!
— Да нет, что вы!
— Пф! — отмахнулась она с той характерной теплотой, которую всегда обнаруживала в моем присутствии. — Мальчишка — просто идиот!
Мистер Бринкмайер снова решил прибегнуть к дипломатии.
— А может быть, — прищурился он, — это и была горилла?
— Ты тоже идиот, и еще похуже!
— Я просто вспомнил, — продолжал он, — что Метро-Голдуин-Майер как раз снимает что-то про Африку…
— Боже мой, что за чушь, — вздохнула она.
— Вот одна из их горилл и сбежала… Так или иначе, полиция скоро приедет и во всем разберется.
— Как же, разберется она, — хмыкнула мисс Бринкмайер, которая явно не питала особого доверия к представителям властей. — Ладно, что теперь говорить. Разговор о другом: Мичиганских Матерей я отменила.
— Как! — воскликнул я, потрясенный радостной новостью. — Отправили их обратно в Мичиган? Отлично! Правильное решение.
— Не будь кретином! С какой стати мне их отправлять? Я просто перенесла прием на завтра, потому что сегодня не в состоянии ими заниматься.
— И на открытии статуи тоже не сможешь быть, — незаметно подмигнул мне Бринкмайер. — Вот беда-то!
— Ну конечно, не смогу. Остается только надеяться, что вы с мальчишкой все там не провалите… Теперь убери его. — Она с содроганием взглянула на меня и вновь устало откинулась на подушки. — Мне еще хуже делается от этой дурацкой физиономии. Отведи в комнату и не выпускай до самой церемонии.
— Да, дорогая, — закивал Бринкмайер, — очень хорошо. А ты постарайся как следует выспаться.
Мы вышли в коридор. Здесь он немного расслабился, оставив манеры любящего брата у постели больной сестры, а у меня в комнате расцвел сияющей улыбкой и отвесил мне шлепок по спине.
— Йо-хо-хо!
Удар был столь неожиданным, что от падения меня спас только комод.
— Простите? — удивленно обернулся я.
— Она не придет открывать статую! — радостно объяснил он.
— Я слышал.
— Ты что, не понимаешь? — Он попытался снова огреть меня по спине, но на сей раз я был начеку. — Это значит, что фрак и стоячий воротничок отменяются!
— О!
— И гардения тоже!
— О!
— И никаких гетр!
Его энтузиазм оказался заразительным.
— А поцелуй? — воскликнул я. — Его тоже не будет?
— Ну конечно!
— Достаточно ведь обменяться вежливыми кивками, правда?
— Само собой!
— А может, и всю дурацкую затею с букетом отменим? — с надеждой спросил я.
Однако заходить так далеко мистер Бринкмайер оказался не готов.
— Нет, — вздохнул он, — боюсь, эпизод с букетом придется сохранить. В женских колонках про это любят писать, а если сестра ничего не найдет в газетах, то сразу спросит.
Я мрачно кивнул. В президенты кинокомпаний дураков не берут.
— Да, вы правы.
— Но без поцелуев!
— Разумеется.
— Без воротничков, без гардений и без гетр! — Закончив разговор на этой счастливой ноте, он направился к двери. — Йо-хо-хо!
Оставшись один, я в радостном возбуждении принялся мерить шагами комнату. Разумеется, будущее все еще оставалось окрашенным в мрачные тона. Проклятые Мичиганские Матери никуда не делись, их просто отложили. Нос статуи оставался таким же красным. Две оставшиеся лягушки по-прежнему наслаждались свободой. Тем не менее я успел уже столько всего натерпеться, что был благодарен судьбе за любой подарок, и одной мысли о том, что мы не будем публично целоваться с Т. П. Бринкмайером, оказалось достаточно, чтобы заставить меня чуть ли не парить в воздухе от счастья.
Впрочем, в этом восторженном состоянии я пребывал недолго. Дверца стенного шкафа тихонько приоткрылась, и оттуда показалось лицо, которое, несмотря на свежевыбритую верхнюю губу, я не мог не узнать.
— Привет! — сказал Джо Кули, вылезая из шкафа. — Как делишки?
Меня охватила волна возмущения. Я еще не забыл тот оборванный телефонный разговор.
— Как делишки? — холодно переспросил я. — Лучше скажи, какого дьявола ты бросаешь трубку, когда я с тобой говорю? Так что насчет денег?
— Денег?
— Я сказал, что мне нужны деньги, чтобы выбраться отсюда.
— Ах вот оно что, ты хочешь денег?