Том 18. Лорд Довиш и другие

— Натти признался дня два-три назад, — она покраснела. — Наверное, вы не поверите, но мне это все равно. Я думала, этот лорд — мерзавец, а то он не выжал бы деньги из дядюшки. Когда я познакомилась с вами, я сразу поняла, что ошиблась. И потом, я вспомнила, что вы предложили мне половину денег. Так что вы — не тот, кого я терпеть не могла. И мне неважно, что вы богаты. Я вас полюбила. Все бы хорошо, но эта девушка сказала вам слишком много правды. И Натти меня утешал.

— Я…

— Постойте, я скажу про Натти. Я все удивлялась, откуда он взял деньги на поездку. Вчера он сказал мне. Надеюсь, вы его знаете, и не удивитесь, что он занял у аптекаря под это завещание, а потом у всех других торговцев. Они это выяснили, и вчера один из них сюда пришел. Ругался, грозил арестом…

И тут я прихожу и говорю о помолвке. Представляете? Он решил, что я узнала про его штуки и его спасаю. Я стала его уверять, он — меня утешать. Это вы и слышали. Можете верить, можете не верить.

— Я верю, — сказал он. — Я вам всегда верю. Она покачала головой.

— А свидетельства?

— Бог с ними.

— Нет. Вы убедите себя на минуту, а потом начнутся сомнения. Вы же не знаете, что я говорю правду, вы это чувствуете. Вы верите сердцу, а не уму. А голова сильнее, она в конце концов победит. Инстинкт, или как его там, будет постепенно слабеть. Представьте, как это больно. Вот, посудите сами: Натти приглашает вас, зная, что вы лорд Долиш. Я сказала вам сразу, что этого лорда ненавижу. Однако вскоре обручаюсь с вами. Потом вы слышите, как брат меня утешает. Можно ли верить мне после этого?

— Я знаю вас. Вы не можете плохо поступить.

— Вот поступила же.

— Это неважно.

— Теперь.

— Всегда.

Она покачала головой.

— Спасибо вам, но это невозможно. Я очень люблю вас и потому — уезжайте.

— Уезжать?

— Да. Иначе будет слишком трудно. Я не смогу жить с вами всю жизнь, гадая, верите вы мне или не верите. То будет побеждать чутье, то разум. Всякие мелочи изведут вас, вы не сможете от них избавиться. Ссоры — ведь все люди ссорятся — будут вас убеждать, что я вас обманула. Что вы обо мне знаете? Мы, в сущности, незнакомы. Мы судим наугад.

Она взглянула на часы.

— Пора паковать вещи, а то опоздаете. Он горько рассмеялся.

— Вы выгоняете меня?

— Да. Я хочу, чтобы вы уехали, пока я могу удержаться.

— Если вам так трудно, зачем же…

— Откуда вы знаете, что я не лгу? Может, это хитрый заговор?

— Да, дело плохо, — сказал он. — Слишком много сложностей.

— Вам кажется, — сказала она, — что я все нарочно усложняю. Нет, я просто смотрю в будущее. Если бы я хотела поймать вас из-за денег, я бы вела себя именно так. Рано или поздно это придет вам в голову. Вы будете бороться, отталкивать такую мысль — но не вечно же! Она вас одолеет.

Он беспомощно пожал плечами.

— Как тут поспоришь?

— Вот именно. Ну, сложим вещи.

— Сейчас-сейчас. Не беспокойтесь.

— Ни один мужчина не умеет их складывать.

Он пошел к себе, вынул чемодан, символ конца, и стал смотреть, как мелькают на фоне окна ее золотистые волосы. Она аккуратно складывала вещи, словно нежная заботливая жена. Жестоко, думал он, представлять домашнюю сцену, когда они расстаются. Что тут обдумывать? Глупо, безжалостно, обе жизни сломаны.

Снова ему довелось встретиться с женской практичностью. Она держала что-то в руке, огорченно покачивая головой.

— Что ж вы не сказали? Носки все в дырках! Как это они умеют перейти от горя к носкам?

— Просто решето! — она вздохнула и нахмурилась. — Вы все такие беспомощные! Наверное, у вас осенью мокрые ноги. А зимой мерзнет голова. И я не могу о вас позаботиться.

— Элизабет!

Она стояла на коленях, склонившись к чемодану. Он заглянул ей в лицо.

— Не надо, Билл. Иначе нельзя.

— Это чепуха какая-то! Она секунду помолчала.

— А вот подумайте обо мне. Откуда мне знать, что вы меня любите?

— Я же вам сказал!

— Вот именно. Всё слова, слова, слова. Откуда узнать, правда ли это? Может быть, вы меня жалеете, или у вас чуткая совесть. Вы очень хороший человек, настоящий Дон Кихот. А я ненавижу быть обязанной. Я гордая. Мы бы следили друг за другом, проверяли, подлавливали. Какой ужас!

Он поднял чемодан.

— Я провожу вас до ворот.

Они шли молча. Потом она сказала:

— Прощайте, дорогой.

— Прощайте.

Он быстро двинулся по дороге, обернулся, посмотрел, двинулся дальше. Она стояла у ворот, сжимая изо всех сил теплую деревяшку. Наконец она пошла к дому.

Из сада шел Натти. Он был весел. Глазки светились. Губы что-то насвистывали.

— Где Долиш?

— Уехал.

— То есть как? В каком смысле? У-е-хал?

— Вот именно.

— Совсем?

— Совсем.

— Абсолютно?

— Да.

— Значит, полностью?

— Да.

— И ты за него не выйдешь?

— Нет.

— А, черт! — вскричал он и шмякнулся на ступеньки, как медуза.

23

Элизабет это не тронуло. Она была доброй, но его не пожалела, даже испытала какое-то облегчение. Когда, очнувшись, он открыл рот, закрыл и открыл снова, она побежала по тропинке. Она не выдержала бы вопросов. Надо заняться пчелами, а не поможет — уйдет с головой в уборку.