Том 18. От царствования императора Петра Великого до царствования императрицы Екатерины I Алексеевны, 1703–1727 гг.

В Вене мало заботились о распространении русских владений на востоке; гораздо с большим вниманием следили за отношениями новой могущественной империи к европейским державам. Ближе других была Пруссия, с которою, как мы видели, давно уже у Австрии были неприятности. Мы видели также, как Пруссия действовала заодно с Россиею в Польше из соперничества с Саксониею, усиления которой на счет Польши она никак не хотела допустить. В начале 1722 года саксонский двор попытался сблизиться с Пруссиею и отвлечь ее от России в делах польских. Барон Ильген сообщил графу Александру Головкину, что Флеминг через прусского посланника в Дрездене представил свою готовность содействовать примирению Пруссии с Австриею; он надеется по своему кредиту в Вене успеть в этом деле, но Пруссии необходимо приступить к известному венскому трактату, которым устанавливался союз между Австриею и Саксониею. Ильген уверял Головкина, что Пруссия никогда не приступит к венскому трактату и не примет никаких ласкательных предложений. По словам Ильгена, главным виновником этого дела был ганноверский министр Бернсторф. Английский посланник в Берлине Витворт, по наблюдениям Головкина, также хлопотал о примирении Пруссии и Австрии, но, по мнению Головкина, если бы даже примирение и состоялось, то большого согласия и доверенности между Пруссиею и Австриею не будет. Интересы Пруссии требовали держаться больше всего России, хотя, разумеется, Пруссия и без английских внушений не могла не обеспокоиваться близостью могущественной империи; вот почему она спешила стать твердою ногою в Курляндии, чтоб подавить здесь влияние России, и король Фридрих-Вильгельм считал нужным внушить русскому императору, что России опасно что-либо предпринимать против Европы. Он говорил Головкину: «Я не возобновлю с Даниею трактата о гарантии Шлезвига, пока не получу известия, что произойдет с герцогом голштинским при вашем дворе, ибо не хочу сделать никакого шага, противного его императорскому величеству, хотя и не думаю, чтоб его величество по заключении такого славного и полезного мира изволил вступить в новые предприятия; в противном случае я должен сообщить в высшей конфиденции, вся Европа получит великое подозрение». С русской стороны спешили успокоить короля: так, когда Россия предъявила требование, чтоб корабли ее свободно проходили через Зунд, не платя пошлины датскому правительству, то Головкин предупредил прусское министерство, что император в этом деле будет употреблять только приличные и дружеские способы и не предпримет ничего, что бы могло подать повод к войне. Доброжелательные России люди в Берлине, между которыми был принц Ангальт, уведомили Головкина, что надобно успокоить короля относительно Курляндии, и посланник при первом удобном случае представил королю, что это дело деликатное и скоро не может быть окончено; опасно поспешностию в нем раздражить поляков и оттолкнуть их от России и Пруссии. Король, как казалось, остался доволен объяснением, но заметил, что не худо бы заранее согласиться как относительно Курляндии, так и всех вообще польских дел. На это был ответ, что император твердо стоит при заключенном в 1718 году договоре о супружестве герцогини Анны с маркграфом Карлом бранденбургским; но приводить немедленно в исполнение этот договор противно интересам России: надобно поддерживать польский сейм в оппозиции королю Августу; но если начать курляндское дело, то этим раздражится сейм и усилится сторона королевская. В октябре 1722 года Головкин объявил королю, что император велел министру своему в Варшаве князю Долгорукому действовать против саксонских планов сообща с министром прусским Шверином, но что при этом просит приказать Шверину дать Долгорукому нужную для общего дела сумму денег. Король согласился, чтоб деньги даны были на расписку, но министры прибавили, чтоб деньги были возвращены как можно скорее, потому что Шверин сам в них нуждается для подкупов.