Том 2(1). Наша первая революция. Часть 1

"…Решилось ли бы Собрание, — спрашивает Олар — захотело ли бы оно стереть с лица земли старый порядок?" — и отвечает: "Это противоречило взглядам философов, которые все высказывались против радикальной революции.

"Оно даже думало принять меры для подавления частичных восстаний, которые, как доносили ему, вспыхивали там и сям; когда узнало затем, что эти восстания оказались повсюду победоносными, и что феодальный строй был низвергнут.

"Тогда это дуновение энтузиазма и возмущения, вышедшее из Парижа и поднявшее всю Францию, подняло в свою очередь и Собрание. В ночь 4 августа 1789 г., санкционируя совершившийся факт, оно провозгласило отмену феодального порядка" (там же стр. 47).

Величайшая реформа была, таким образом, фактически проведена захватным путем. Политики "Полярной Звезды" считают такой метод недопустимым. "Захватное право, — вопит г. Кауфман, есть грабеж". Он думает, что испугает революцию или осрамит ее, если подыщет для ее методов имя в уложении о наказаниях.

Стоит оглянуться на пройденный нашей революцией короткий путь, чтоб увидеть, что все, чем мы пользовались, хотя бы временно, по части свобод, и остатками чего пользуемся сейчас — свобода слова, собраний, союзов — осуществлялось не иначе, как захватным путем. Правительство совершенно так же, как и г. Кауфман, находило для этих действий уголовную квалификацию. Но никого не смущал позор уголовщины, наоборот, этот «грабеж» публичных прав казался и кажется всей нации гражданским долгом. Но мерило совершенно изменяется, когда крестьяне, не дожидаясь Государственной Думы, начинают ликвидировать те кабально-крепостнические отношения, в которых их держат помещики, опираясь на свое наследственное владение землею, значительная часть которой, к тому же, насильственно исторгнута из живого тела крестьянских хозяйств при проведении так называемой освободительной реформы — не захватным, но строго «легальным» путем. Можно еще оспаривать политическую целесообразность тех методов фактической ликвидации крепостничества, какими пользуются крестьяне, — но просто вопить: грабеж! значит лишь обнаруживать полную нищету либеральной мысли, насквозь пропитанной духом полицейщины.

* * *

Бессилие откровенное, которое не ищет выхода, или бессилие лицемерное, которое пыжится, чтобы явить вид "грозного спокойствия" — вот чем оказывается либерализм пред судом революции.

"Новости" прямо говорят: "некуда идти! ничего не видно, никакая Дума невозможна!" «Русь» говорит о неверных методах «забастовщиков», забывая, что до декабрьских событий она сама предлагала организовать общий совет депутатов, в распоряжении которого была бы… угроза забастовкой. Но если "не помогла" забастовка, то еще меньше могла бы помочь угроза забастовкой, "Полярная Звезда" говорит, что нужны спокойствие и порядок, чтоб дать собраться Думе. А дальше? А дальше: если они хотят стрелять, "то необходимо заставить их стрелять по Таврическому Дворцу. В таком случае все будет ясно" (N 6, стр. 382). Как будто и так не все уж ясно!.. По Таврическому Дворцу стрелять не к чему: просто семеновцы займут зал заседаний, и барабанный бой помешает даже стенографам записать превосходные протесты во имя верховных прав нации.

Отказываясь от революционных методов, либерализм вспарывает себе живот у порога своего врага. Тактика, которую он навязывает нации, это — харакири.

IV. Интеллигенция и революция

Прошло больше года, как мы несомненно вступили в революцию. За это время лозунги неизменно передвигались справа налево. Буржуазная оппозиция подбирала лозунги, покинутые революцией. Всеобщее избирательное право от пролетариата через интеллигенцию всех оттенков перешло к левому крылу земцев. Но это передвижение не является безграничным. Можно сказать, что для всякой из групп, входящих в общественное целое, есть свой предел, который в своей основе определяется ее классовой природой, а в своих колебаниях — политической конъюнктурой.