Том 2(1). Наша первая революция. Часть 1

"Пассивное сопротивление, господа, — говорил Лассаль по поводу призыва разогнанного прусского национального собрания, — в этом мы должны согласиться с нашими врагами, — пассивное сопротивление было, во всяком случае, преступлением. Одно из двух: либо корона, совершая свои деяния, была в своем праве, — и тогда национальное собрание, противоставшее законным правам короны и бросившее в страну семя раздора, было, во всяком случае, шайкой бунтовщиков и крамольников; либо же деяния короны были беззаконным насилием — тогда народную свободу следовало защищать активно, кровью и жизнью, тогда национальное собрание должно было громко призвать страну к оружию! Тогда, значит, это удивительное изобретение пассивного сопротивления было со стороны собрания трусливой изменой народу, изменой долгу охранять народные права.

"Если и я, на что сегодня неоднократно обращалось ваше внимание, во всех своих речах призывал дожидаться призыва национального собрания и браться за оружие только по этому призыву, то это происходило не из юридического соображения, будто только из призыва национального собрания почерпнем мы надлежащее право. Право стояло на нашей стороне — с поддержкой и без поддержки национального собрания. Мной руководило тогда практическое соображение. Борьба могла иметь значение лишь в том случае, если бы страна поднялась во всех пунктах; а такого единодушия, такой единовременности восстания можно было ожидать лишь в том случае, если бы призыв ко всей стране исходил от национального собрания.

"Пассивное сопротивление национального собрания, я повторяю это, было предательством, и в то же время оно было одним из самых абсурдных изобретений, которые когда-либо видел свет; оно обеспечивает за своими изобретателями на вечные времена наследие неумолчного смеха, который история свяжет с их именами.

"Каким, в самом деле, презрительным хохотом заклеймили бы великий народ и вычеркнули бы его из списка народов, если бы он, подвергшись нападению чужеземного завоевателя, вместо того, чтоб сделать хотя бы только попытку защитить свою свободу с оружием в руках, нашел бы удовлетворение в том, чтобы противопоставить завоевателю голую юридическую фразу, торжественный протест, пассивное сопротивление?

"Но трижды ненавистнее, чем внешний враг, враг внутренний, который топчет свободу страны; трижды большего проклятия, чем чужеземный государь, заслуживает собственный государь, который восстает против законов собственной страны. И трижды сильнее для народа позор стать добычей одного человека, чем поддаться чужой великой нации.

"Отдельное лицо, господа, когда над ним производит насилие государство, масса — я, например, если б я был осужден вами — может с честью оказать пассивное сопротивление; я могу завернуться в свое право и протестовать, так как у меня нет силы реализовать мое право. Но подобно тому, как понятие бога не мыслится без определения всемогущества, так и в понятии великого народа скрывается мысль, что его сила должна соответствовать его праву, что он должен обладать достаточным могуществом для действительной защиты того, что он считает своим правом.

"Отдельное лицо, выброшенное десятком других за дверь, может протестовать и оправдываться своей слабостью, если оно не сопротивлялось. Но я вас попрошу представить себе печальное зрелище великого народа, который оправдывает своей слабостью то, что он не попытался защищать свое право!

"Народ может быть одолен силой, как Польша, — но Польша сдалась не раньше, чем поле битвы напиталось кровью ее благороднейших сынов, не раньше, чем была истощена ее последняя сила; она боролась до тех пор, пока в изнеможении не испустила последнего вздоха; она не сдалась, она погибла! Лишь когда сломлена последняя сила, лишь тогда может такой народ, народ-труп, довольствоваться пассивным сопротивлением, т.-е. протестом во имя права. С терпением и выдержкой, с желчью в груди, с сосредоточенной молчаливой ненавистью, ждет он со скрещенными на груди руками, пока спасительный момент не принесет избавления. Такое пассивное сопротивление — после того, как сломлены все средства активного сопротивления — является высшей формой выжидательного героизма! Но пассивное сопротивление с самого начала, без попытки пустить в дело меч, без обращения, хотя бы на миг, к живой силе, это — высший позор, величайшая глупость и трусость, какие когда-либо приписывались народу.

"Пассивное сопротивление, господа, это противоречие в самом себе, это — всетерпящее сопротивление, это — не сопротивляющееся сопротивление, это — сопротивление, которое не есть сопротивление.

"Пассивное сопротивление это — голая внутренняя злая воля без внешних проявлений. Корона конфисковала народную свободу, а национальное собрание декретировало для защиты народа злую волю!

"Было бы непонятно, как это самая обыденная логика допустила, чтоб законодательное собрание запятнало себя таким несравненным смехотворным актом, вместо того, чтобы лучше уж открыто подчиниться приказаниям короны, — было бы непонятно, если бы это не было слишком понятно!