— Да куда ты его тащишь! — закричала она на Лену. — Чи ты его сгубить хочешь? Болезненный человек, так она его напрогулять задумала в такую погоду!
Однако Воропаева она не удерживала, чуя, что, должно быть, нельзя ему остаться, если по такой погоде дочь прибежала за ним бог знает откуда.
Воропаев оглядел Лену. Неизменные черные чулки и тапочки украшали ее сухие девичьи ноги.
— Софья Ивановна, сапоги!
Проворно став на четвереньки, старуха вытащила из-под кровати его выходные хромовые сапожки, сшитые, когда он был еще существом двуногим, и давно приготовленные к продаже на воскресной толкучке.
На одно мгновение лицо ее выразило растерянность. Хозяйка боролась с матерью. И, быть может, она принялась бы уговаривать Воропаева сохранить новые сапоги, если бы Лена не вымолвила, что сапоги ей не нужны.
Старуха сатанела, когда с ней не соглашались.
— Надевай, когда велят!.. — закричала она, потрясая сапогами. — Все у ней поперек людей!
Лена еще больше сдвинула брови и, перестав улыбаться, едва слышно сказала:
— Ладно, надену. Дайте мне чистые чулки.
Несмотря на зиму, икры ее ног были загорелые, и красные, замерзшие ступни выглядели как-то трогательно, совсем по-детски.
— Ваты, ваты насуй!.. — покрикивала мать, довольная случившимся, когда Лена стала примерять сапоги. — Смотри, рант не сбей на камнях!.. Вот теперь тепло будет. Ну, уж веди скорей, веди, раз требовают.
Стоял темный, ветреный, пронзительно холодный вечер. С гор несло мелким колючим снегом. Тротуары, на которых подмерзли лужицы, были так скользки, что редкие прохожие осторожно пробирались серединой улицы.
— Искалечить вы меня хотите, Леночка, — покачал головой Воропаев. — Ну, разве мне дойти?
Она взяла его под руку, повторив упрямо:
— Надо, Алексей Вениаминыч, обязательно вам надо быть!
— А что за повестка дня?
Леночка остановилась и, чего никогда не было, доверительно взяла Воропаева за локоть своими маленькими крепкими руками.
— Чего-то у нас будет, Алексей Вениаминыч, очень, очень важное.
И рассказала то, что сейчас только услышала в райкоме, — что ожидаются американские и английские корабли, что в райкоме появилось много приезжих людей, а Корытов уже не раз осведомлялся о Воропаеве, сердясь, что его до сих пор нет.
— Да вы за Корытова горой, Леночка. Верны ему до гроба, а?
— Хорошему человеку я всегда хорошая, — туманно ответила она, уверенно ведя его дальше.
Они долго шли молча.
— Вам, Леночка, мать что-нибудь говорила о своем разговоре с такой Огарновой? С месяц тому назад? — прервал молчание Воропаев неожиданным вопросом.
— Говорила, как же, я до того смеялась, что чуть не задохнулась.
— Ну, вы только сейчас не задохнитесь, Лена, а то тогда я один погибну… Огарнова, я вам скажу, правильно придумала. Давайте-ка в самом деле жить вместе.
— Да мы и так вместе живем, — пробуя отделаться шуткой, неловко и стеснительно произнесла Лена.
— Нет, нет, вместе, одной семьей, детей в один косяк, а?
— Ой, что это вам на ум взошло! — голос ее вздрогнул и осекся, она глотнула воздух. — Хоть бы вы надо мной не смеялись. Оставьте все это, Алексей Вениаминыч; может, у меня муж еще живой… Зачем вы так поступаете…
Растерянность Лены была очень понятна и даже приятна Воропаеву. Ничто так не пугает женщину, как страх показаться смешной — даже не обманутой, а именно смешной.
— Я вас не обижаю и не обманываю, Лена. Мне одному трудно, а вам одной еще трудней. Объединимся.
— Не надо, Алексей Вениаминыч, не надо, не надо, — страстным и боязливым полушопотом повторяла она, очевидно не слыша даже, что она говорит, — не надо так, Алексей Вениаминыч, не надо.
— Да, что не надо-то? — не выдержал он наконец.
— Не торопитесь так, а то брякнемся оба, — с суровой усмешкой в голосе произнесла она, меняя тему разговора, и ему подумалось, что в этот момент она обязательно должна была нахмурить брови и улыбнуться краями губ. Он понял: все, что он говорил, она услышала и обдумает, и то, что она ничего не возразила на его предложение, показалось ему хорошим признаком. Об этом не стоило больше говорить.
— А что касается приготовлений в райкоме, то, я думаю, у нас тут — поверьте — произойдут какие-то большие события, — сказал он.
— Я вам всегда верю, — просто и значительно ответила она. — Даже когда не хочется верить, то все равно верю.
Ну вот, это и было ее признанием!
— Спасибо, Лена.
И больше они не сказали ни слова до самого здания комитета, возле которого уже светилось множество мелких огневых точек, тяжело пахло махоркой и еще издали угадывался сдержанный шопот мужских и женских голосов.
Когда Воропаев вошел в кабинет секретаря, совещание уже близилось к концу. Корытов, взглянув на часы и на Воропаева, раздраженно покачал головой. Расписывали квартальных уполномоченных по приведению города в порядок и выделяли внештатных переводчиков из учителей.