Том 2

Швейцар, привыкший за время отельной службы к всевозможным трагедиям, взломал дверь с такой ловкостью и быстротой, что никто из посторонней публики не заметил этого. Госпожа Эннебон, входя в комнату, громко назвала дочь по имени — и почти тотчас же закричала от ужаса.

Комната была освещена. Изабелла де Ла Боалль лежала неподвижно на кровати. Сон ее казался совершенно естественным. Но когда мадам Эннебон взяла ее за плечо и потрясла, Изабелла де Ла Боалль не проснулась.

На ночном столике, возле шведского саквояжа с золотой задвижкой, оказалась пустая коробка веронала, рассчитанная на двенадцать облаток.

Глава десятая

Целых три дня Изабелла де Ла Боалль находилась между жизнью и смертью.

Госпожа Эннебон сразу же отправила ее в лучшую римскую клинику. Заботы опытных специалистов, а также благоприятная случайность, по которой качество и количество принятого яда были с самого начала в точности известны, склонили, в конце концов, весы в сторону выздоровления. На заре четвертого дня больная медленно открыла глаза и тотчас же вспомнила недавние события. Сознание вернулось к ней полностью.

Трое суток, пока Изабелла лежала в забытьи, госпожа Эннебон не отходила от постели дочери. Сильно ошибались те, кто считал мадам Эннебон лишенной материнских чувств. Мадам Эннебон любила свою дочь — любила эгоистично, но сильно. Впрочем, почти так же сильно она любила своего любовника. Ей никогда, ни разу не приходило в голову, что эти чувства в опасном противоречии. Два эгоистических устремления, даже диаметрально противоположные, вовсе не исключали друг друга. Госпожа Эннебон была по-своему хорошей матерью. Покушение дочери было страшным ударом для нее. При этом она не испытывала никаких угрызений совести: она почти не сознавала своей ответственности в этом печальном деле. Зато она очень остро переживала горе, тревогу и сострадание. Себя саму она упрекала в том, что недостаточно оценила опасность, в которой находилась ее дочь после ночного происшествия с пяти до одиннадцати часов утра. Она сожалела, что так поздно вернулась из Виллы Боргезе в гостиницу. Без сомнения, если бы самоубийство Изабеллы окончилось смертельным исходом, госпожа Эннебон никогда не простила бы себе этого опоздания.

Она это знала наверное и быть может потому так упорно боролась за спасение своей дочери. Врачи и сестры сменяли друг друга — только она бессменно бодрствовала у изголовья больной. Она сама делала уколы и зондирование, она присутствовала при вдувании кислорода, она помогала при испытаниях крови. И, конечно, она была при том, как Изабелла открыла, наконец, глаза…

То, что последовало затем, было столь же ужасно, сколь стремительно.

Госпожа де Ла Боалль, обводя усталым взором всех присутствовавших, увидела прежде всего встревоженное лицо сестры милосердия. Она слабо улыбнулась этому незнакомому лицу. Возле сестры она увидела мужской силуэт — это был ассистент токсиколога, ее спасителя. И когда этот человек приблизился к ней, она ему тоже улыбнулась. Она уже готова была закрыть глаза, утомленные дневным светом, как вдруг заметила возле себя — по другую сторону кровати — свою мать.

И вдруг, словно каким-то чудом вернув себе недостающую силу, госпожа де Ла Боалль поднялась с подушек и с искаженным от ужаса лицом закричала — она, которая только что еле могла дышать и которая все-таки улыбнулась незнакомым ей людям — закричала громко:

— Только не ты! Уйди прочь!

И сразу упала, снова потеряв сознание. Ассистент поспешил на помощь. И потребовал также, чтоб мадам Эннебон немедленно удалилась из комнаты и больше туда не возвращалась.

Глава одиннадцатая

— Я больше не хочу ее видеть! Никогда! — со вздохом произнесла Изабелла, вновь пробуждаясь после двухчасового обморока.

Врачи сильно опасались за ее судьбу. Сестра и ассистент, в течение этих двух часов не отходившие от постели госпожи де Ла Боалль, не считали нужным подвергать какому-либо обсуждению ее волю, высказанную, можно сказать, на краю могилы.

Впрочем, сестра, красивая, сильная, но вместе с тем и изящная пьемонтка, рискнула спросить больную как можно мягче:

— Вы не хотите видеть вашу мать?

— Да! — прошептала Изабелла.

— А вашего супруга? Можно ли его пустить, если он придет?

— О, если он придет… то можно…

Голос Изабеллы де Ла Боалль был слабый и усталый. Но в ее полуоткрытых глазах сверкнул какой-то огонек…

Правы ли те физиологи, которые утверждают, что во время сна и даже летаргии человеческое сознание или, по крайней мере, «подсознательное» продолжает действовать так же, как на яву и может быть даже лучше, чем наяву? Что все важнейшие решения и планы созревают и предрешаются в забытьи?..

Пока мадам де Ла Боалль в клинике медленно возвращалась к жизни, в гостинице «Палас Альберто» переживалась тяжелая драма. Мадам Эннебон, недавно еще такая беззаботная, спокойно выслушавшая рассказ Поля де Ла Боалль о ночном происшествии, бесстрашно ухаживавшая за тяжело больной дочерью, совершенно потеряла голову, когда эта самая дочь едва вырвавшись из когтей смерти, первым делом прогнала ее.