Том 2

Адвокат. Князь, простите… я совсем не для того говорил о нем вам, чтобы повесить. Это уже чудовищно.

Купец. Ну, повесят одного… для острастки… Какая беда?

Князь. А я не одного хочу. Я хочу всех.

Входит Андрон с подносом.

А вот и наш дымящийся миндаль. Нальем бокалы.

Корнет. За государя императора…

В это мгновение рядом по коридору проходит рабочая дружина с песней «Смело, товарищи…»[106].

Князь(шепотом). Всех… всех…

Картина третья

На перроне. Здесь пустынно. Начинаются сумерки. Тася в тревоге. Появляется Юля.

Юля. Ты все своего кавалера высматриваешь… Эх, вы, девки! Придет он, не бойся. В больницу побежал… что-то там забыл. А я так думаю: ничего он там не забыл. Просто фельдшерица ему — родственница.

Тася. С чего ты взял? Глупости болтаешь.

Юля. По-твоему, глупости, по-моему — нет. Я ведь считаюсь ясновидящим. Вот ты слушай и молчи. Сегодня в ночь на станцию усмирители нагрянут. Начнется борьба. Я тоже буду участвовать в борьбе.

Тася. И это ты знаешь… Боже! Каким образом?

Юля. Как мне не знать, если мой отец нанял бегунки и подался на сгоревшую усадьбу за усмирителями. Видела, какой предатель — Иуда![107] Ему за это вознаграждение дадут.

Тася. Кто?

Юля. Князь. Вот в кого бомбу-то бросить. Интересно посмотреть, как она разнесет его на мелкие куски.

Тася. Юлечка, это правда?

Юля. Не бойся, никакой бомбы не будет, я придумываю.

Тася. Нет, я говорю, правда, что усмирители?

Юля. Истинная правда. Да ты припомни, когда я тебе лгал? Только мы с хозяйкой одного понять не могли, кого они повесить думают. Ну да все равно. Я им покажу, как вешать.

В дверях буфета — Лукерья.

Лукерья. Что ж ты со мной делаешь, Юля? Я одна из кожи лезу. Официант тоже забастовал.

Юля. Иду, иду… (Тасе). А ты теперь со станции не уходи. Увидишь, что будет. (Уходит.)

Тася. Что думать? Что делать?

Входит Акафистов.

Акафистов. День прошел и ничего нового никому не принес. Ах, барышня, жаль мне вас. Вот вы-то как раз и созданы для блаженства, для звуков сладких и молитв.

Тася. Где Карп, ты не знаешь?

Акафистов. Какой Карп? Ах, отец… А черт его знает! Пьет, наверно, с мастеровыми.

Тася. Говорят, он куда-то на беговых дрожках помчался.

Акафистов. Все может быть… У него весь уезд — свое знакомство.

Тася. Прокофий, ты кого-нибудь любишь?

Акафистов. Вас любил, да задаром. Теперь у меня один младшенький брат остался, кого больше себя люблю. Для него, можно сказать, и живу. В нем самого себя вижу, каким был в чистом отрочестве.

Тася. Прокофий, ты делаешь огромную подлость… Я чувствую — делаешь. Скажи, зачем?

Акафистов. Я вам слово дал, что поезд уйдет? Дал. Он и уйдет. Чего еще надо от меня?

Тася. Делай, делай… может быть, на свою же голову.

Акафистов. Ну что такое вы говорите мне?!.. Да я для вашего же Костромина стараюсь, а по закону жизни должен его ненавидеть.

В дверях буфета — Юля.

Юля. Братец, тебя князь к столу требует.

Акафистов. Чего ему?

Юля. Об отце спрашивает… У них море разливанное идет. Баба с пером по столам сигает, юбки задирает. Содом!

Акафистов(нежно). Юленька, детка, погоди, дай слово скажу.

Юля. Какое слово, братец?

Акафистов. Берегись их.

Юля. Кого?

Акафистов. Сильных мира… не вздумай дерзость сказать. Умоляю.

Юля. Больно мне, братец, с тобой говорить, а на этих сильных я и смотреть не хочу. Не бойся, ничего не скажу.

Акафистов. Один ты у меня… Кто мы?.. Ты да я… Одинокие мы с тобой, несчастные…

Юля. Я себя несчастным не считаю, а ты как хочешь. Ну, пойдем, князь зовет.

Уходят. Появляется Костромин.

Костромин. Нарочито ждал, пока этот несчастный скроется. Ох и личность! Но пока он перед революцией хочет выслужиться, его опасаться нечего. А уедем мы без его помощи. Домой сбегал, радостью поделился.

Тася. Гришенька, дорогой мой, скорее уезжайте.

Костромин. А что вас волнует, Тасенька?

Тася. Боюсь несчастья. Карп Акафистов за усмирителями поехал, которые крестьян секут. Видимо, послал проезжий князь за вознаграждение.

Костромин. Князь?.. Он выродок, понятно. Но Карп!.. Незадорого пошел наш Савонарола[108]. Моралист! Но не беда. В случае необходимости мы так ударим по этим усмирителям, что живыми не уйдут. Однако лучше до такой необходимости дела не доводить. Нам силы нужны в другом месте.

Тася. Ясный мой, непоколебимый… Хочется мне перед разлукой наплакаться на твоей груди.

Костромин. Тася, не унывайте. Мы не разлучаемся. Я и думать не хочу, будто мы разлучаемся. Нет. Мы жить начинаем бесконечно счастливой молодостью. А вот и Юлай и Черемухин, все свои.