Том 2

Ипполит. Нет.

Ленин. Почему же?

Ипполит. Насчет буржуазии — это так. Но надо же искать новое. В искусстве особенно. Но и всюду. Даже когда производишь сталь. Я все время ищу.

Ленин. Вы, товарищ Ипполит… скажу вам прямо… восхитительный товарищ! Тысячу раз с вами согласен. Мы — революционеры, мы не можем коснеть на старине. Новое всюду нужно как воздух, ибо старое бьет нас бескультурьем, мещанством, бюрократизмом, взяткой, чванством, ленью. За новым — будущее! Но какое будущее за этим получеловеком с деревянными глазницами — не знаю. Какими знаниями надо обладать, чтобы сделать новую марку стали! А эти ляпают и уверяют: новое искусство! Была бы тициановская сила, можно спорить, но и уважать. А что тут уважать? Но если он вас радует, товарищ Ипполит, держите его.

Ипполит. Вы говорите, что буржуазное… античеловечно.

Ленин. А для чего мы двадцать лет деремся, начиная с подполья? Лишь для того, чтобы высвободить человека из пут буржуазного варварства, которое с цивилизацией стало еще более изощренным и чудовищным… И мы едем, едем, Маша. У меня ведь день не рабочий, праздничный. По решению товарищей, я освобожден на целую неделю. Пекутся. Думают, устал. Как по-вашему, Дятлов, я устал? Я болен?

Дятлов. Я давно вас не видел.

Ленин(Марии Ильиничне). Хитрит, а не умеет. Как же вы в Чека работали, если хитрить не умеете?

Дятлов. А кто с вами хитрить умеет?

Ленин. Со мной? Ого, еще как хитрят. Но ничего, хитрите, все равно у меня прекрасное настроение, и вы, товарищ Дятлов, поедете со мной в Горки отчитываться. А вам, товарищ Ипполит, самым официальным образом огромная правительственная благодарность и моя личная, коммунистическая. Вы стоите на том фронте, где начинается всяческий социализм — экономический, духовный.

Входят все рабочие. Замкнутый рабочий несет букет сирени.

(Мягко, с юмором.) Ах, чудаки какие! Я же не Собинов…[40] Впрочем, не мне, конечно, а даме это все предназначается… Ты посмотри, Маша, какая свежая у них сирень. Откуда? Где вы взяли?

Замкнутый рабочий. Отец мой выручил. Он услыхал, что делается сейчас на заводе, и догадался с девочкой сирень прислать. Немолодой он у меня. Цветы разводит.

Мария Ильинична. Спасибо, товарищи. Этот день надолго в памяти останется… Я специально попросила Владимира Ильича поехать к вам в цех… И эти живые встречи… право, окрыляют. Словом, не надо объяснять. Очень вас благодарю.

Ленин. И не станем больше мешать и отвлекать вас. И передайте привет вашему отцу немолодому. Сталь вы плавите прекрасно, попробуйте переплавить вашего меньшевика беспартийного… Впрочем, это труднее… Убрали ковер… Его надо отдать в детский дом… (Проне). Так не будете управлять государством?

Проня. Не…

Ленин. Как он меня подвел!.. И художнику скажите, что не надо деревянных глаз… Нехорошо. До свиданья, товарищи.

Все, кроме Ипполита, уходят.

Ипполит. Человек… как я… (После раздумья.) А дивный.

Занавес

Действие второе

Сцена первая

В комнате у художника Кумакина. Кумакин, Клава.

Клава. Кумакин, денег у нас осталось на три дня. На пиво сегодня не будет.

Кумакин. Мир мерзок и пошл. Но Ипполит обещал мне заплатить за моего «Рабочего». Поднимемся.

Клава. Лавруша, милый, поверь мне наконец, что все эти… не знаю, как их назвать… все твои шедевры — не шедевры, а одна чума. Рисуй русалок, и мы каждый день будем ужинать в «Праге»[41].

Кумакин. Клавдия, не смей! Кого опошляешь?! Я единственный в России, кого великий Пикассо мог бы назвать своим настоящим последователем.

Клава. «Не опошляй»… а жрать нечего.

Кумакин. Все гении живут и умирают в нищете.

Клава. А я не гений, и жить в нищете мне противно. И клянусь тебе, что уйду. А ты умрешь без меня. Не от нищеты, а от грязи. (Глядя на картины.) Господи, до чего я их ненавижу. Чума, чума!

Кумакин. Клава, раздевайся.

Клава. Опять?

Кумакин. У меня есть гигантская идея написать женский торс в восторге.

Клава. Ни в восторге, ни в слезах я раздеваться не буду. Раздевалась, стыла зимой, как покойник в морге, позировала, думала, дело получится. А ты с меня ящериц писал. Иди к черту. Вот они.

Кумакин. Вы все, и ты в числе их, — толпа! Это мои лучшие вещи!

Клава. Ящерицы?

Кумакин. Да, ящерицы!

Клава. Ох… слов нет.

Кумакин(гордо). Глазами художника я вижу тебя ящерицей. Сейчас ты переливаешься, горишь, брызжешь желтым шипением… это факт. Потом ты сделаешься малиновой… А когда у нас есть деньги, ты серебришься.

Клава. Уйду я от тебя, Кумакин. Ты сумасшедший.

Входит Ипполит, ставит на пол «Рабочего», который висел в красном уголке на заводе.

Ипполит. Дьявольски устал. В трамвай с картиной не пустили.