Том 2

На правом фланге противник наступал при поддержке бронепоездов и восьми бронемашин.

Против участка нашей роты потеснил кавбригаду и занял склоны безымянной высоты…

С нашего наблюдательного пункта эта высота, — вернее, плешивая ее маковка, обрамленная кустарником, — как на ладони. К ней ведут вниз петлистые лесные тропы.

Взводы с рассвета на своих позициях, разведка начеку. На нашей горке из куста торчит рогатая буссоль. То и дело перекликаются возбужденно наблюдатели.

И лесная тишина, как и люди, полна ожидания внезапности, застылого напряжения. Ротой овладевает безотчетное психическое состояние, готовое вылиться в неостановимый порыв…

Помполит Бармин сидит под кустиком, на припеке, деловито помусливая карандаш. Его кривые сапоги лежат на траве колесом. Около помполита человек пять молодежи. Это — актив, военкоры, политпросветчики, редакторы незамысловатых взводных газет, размножаемых через копирку. Проводники помполитовской работы в массу. В это утро, когда дула пулеметов и орудий насторожены, когда рота тоскует и лихорадит, чуя близость долгожданного противника, — в это утро помполит занимается трезвым прозаическим делом.

Актив тоже муслит свои карандашные огрызки и, лежа на животах, выводит под диктовку помполита:

— Проработать… службу заграждения, противотанковую борьбу. Викторину по этой проработке. Вопросы международного положения по блокноту агитатора.

Помполит складывает хозяйственно свои записки, словно инструменты. Глаза его, невыразительные, с белыми ресницами, щурятся на солнце. Помполит Бармин думает.

— Теперь… проведите между ребятами, по отделениям, такие лозунги… Первое: на этих вершинах показать бакинским рабочим… наше уменье драться за страну строящегося социализма. Строящегося социализма… Записали?

Парни пыхтят, откидывая набок головы.

— Второе: каждую высоту… обратить в неприступную крепость… защищающую социалистическое отечество…

Его голос настоятелен, требователен. Тут вовсе не рассудочная трезвость. Тут следует обежать мыслью все, начиная от Белорецкого завода, через тифозные колчаковские годы, через бои под Лисками, до хевсурийских сквозняков и до цифр первого полугодия 1931 года. Свои требования помполит выходил не только ногами, но и всей своею жизнью. Его голосом говорит класс, хорошо знающий, что такое война и чего надо требовать от войны.

— Каждую высоту обратить в неприступную крепость…

Не в крепость вообще… Как и не война вообще… Безотчетный молодой порыв, рвущуюся к опасности удаль и силу наполнить четким классовым смыслом, подсказать ей этот смысл, пронизать порыв стержнем осознанности — на это направлен упрямый упор всей работы помполита Бармина.

И вот он, отослав молодежь по взводам, спускается по тропинке на косых упористых своих сапогах, дельный, тихоголосый. Даже кавказское солнце не могло осмуглить его белесого, обманчиво-чахловатого румянца, выращенного в заводской тени… Бармин идет ко второму взводу, в ложбину, где залегла, тоскуя от нетерпения, молодежь, где горячие глаза напрягаются вперед, где сердца стучат, как у охотников… Помполит идет туда собрать накопившиеся за сутки рационализаторские предложения и проверить результаты соревнования с батареей.

VIII

Стрельба на главном направлении, слева от высоты, разгорается, как озорной костер, в который то и дело подкидывают смолистых сучьев. Частоту винтовочных пощелкиваний прошивает моторная трель пулемета.

Все ближе натекает раскаленная, сполошная атмосфера…

Над нашей наблюдательной горкой опять густеет бездыханный зной. Но над Хевсурийским хребтом копятся дальние тучи. Перекличка ротных и артиллерийских наблюдателей все тревожней, торопливей. И все явственнее невидимое наползание противника.

— У белого домика на холмике видна батарея!

Долговязый комбатр из кустов повелительно:

— Следить за ней.

У нашего комроты открылся наконец и второй глаз. Теперь в нем работает целый человек. Вескими шагами рыщет он по скату, прицеливаясь биноклем, словно отыскивая на всякий случай наивыгоднейшую точку для хищного прыжка. Он замкнут в себе, неприветлив на вид… Но как врубается каждое его немногословное приказание в память и волю бойца! Бармин отзывается о нем с уважением: «Волевой командир».

Дозорные кличут:

— По N-ской ветке движется бронепоезд!

— По N-ской ветке двигаются два бронепоезда!

Пламя костра все ближе, оно уже лижет безымянную высоту. Уже на участок роты отходят эскадроны, не сдержавшие натиска красных. Признаки близости противника просачиваются то там, то сям.

— Левее десять, ниже сто двадцать стоит пеший на дороге.

— Есть. Следить за этим пешим, куда пойдет.

— Движется по направлению к нам… Стоит…

С подошвы волнующийся голос телефониста:

— На пупке появились двое с красными повязками, помвзвода наблюдал их, схоронившись в кустах…

— Появилась и ушла значительная группа; очевидно, разведка. Ушла к скату.

— Следить!

Комбатр вещает в телефон:

— На нашу батарею. Возлагаются большие задачи. Оборона этой высоты. До последнего. Вплоть до пожертвования орудием. На крайний случай: отходить по южной дороге…