Том 2

Баба приутихла. На лавках потеснились, из сочувствия дали семейным присесть. Человек рассказал: сам он работает на Челябугле шахтером, а баба с ребятами проживала в деревне, где от дедов еще велось свое хозяйство. Теперь избу заколотил, семейство все забрал с собой в Челябу на шахты; в деревне насчет товаров недостача…

— Опять без керосину — какая жизнь? Рядом совхоз, там в кооперативе керосину полно. Наши бабы молочко на него меняют.

— Фу ты! — негодовал Петр.

Парень в бахилах подошел, прислушался.

— Ты рабочий?

Шахтер нехотя обвел его взглядом.

— Ну, рабочий.

— Чего же ты муру разводишь? Раз ты рабочий, ты должен брать все сознательно, на чутье! Сейчас деревня разворачивает коллективизацию, проводит классовую борьбу с кулаком…

Парень звенел горлом, слова изливались у него без усилия, как бы помимо него самого. Но он переживал их, эти слова, разгорался от них самозабвенно.

— Вот ты был в деревне, ты, рабочий, разъяснил крестьянам, какие существуют трудности и достижения у нас на данном отрезке? Иль только панику там наводил?

— Слыхали, слыхали, — вяло отзывался шахтер. — Сам кто такой будешь?

— Мы — выездная комсомольская бригада московского органа «Производственная газета».

Петр, услыхав знакомое название, сначала от тщеславия чуть не выскочил спросить: не знают ли они там в газете его брательника, Соустина Николая? Но вовремя спохватился и даже забился за других поглубже, чтобы не особенно кидаться в глаза.

Комсомолец распалялся все больше:

— Скажем, сообщил ты им про свой промфинплан, какая у вас на шахтах выработка, как протекает ударничество, соцсоревнование? Какую продукцию угля даете вы стране? У вас промфинплан до забоя доведен? Ты цифры свои знаешь?

— Слыхали, слыхали, наскакивали такие… Тебе бы вот в деревне пожить.

— Эх, хромает у вас, видно, культработочка в Челябинске! Ты нам дай-ка адресок на всякий случай, мы это дело у вас провентилируем. Вопрос-то какой, — изумленно обратился бахилистый парень к спутнику, — вот где связь индустриального предприятия с процессом коллективизации!

— Ладно, пиши, пиши, не боимся! — пасмурно приговаривал шахтер.

Баба смотрела на комсомольцев с тревогой. У Тишки, спрятавшегося на свою полку, замирало сердце за шахтера. Такие же вот, молоденькие и злые, в ремнях, пришли и забрали безо всяких Игната…

Комсомолец сказал:

— Мне твою фамилию не надо, а вот как село-то прозывается? В кооперативе у вас, наверно, компанийка теплая подобралась! Явно держат курс на срыв партийной линии.

Шахтер оживился.

— Насчет компании — верно, я скажу, ты запиши.

— А сам-то… на чутье должен был взять.

— А я бы не взял? Тут колгота, с ребятишками, с барахлом в два дня надо обернуться, работа не ждет…

Петр едко наблюдал. «Подмазывается, когда на бас взяли…»

Когда комсомольцы ушли, он посластил шахтеру:

— Верно, что в деревню бы их, на наше место. Давеча я проходил, а у них колбаска на столе.

Шахтер смолчал, только окинул Петра, показалось, пытливо-неприязненным взглядом. Петр спохватился, — не переложил ли лишков? — и, чтобы загладить, посочувствовал, что вот какую муку с ребятами да с багажом приходится принимать, да еще в несусветный эдакий мороз. Тяжело будет с семейством, после своей избы, в бараке-то…

И опять получилось невпопад. Бараков там, на Челябугле, мало, живут, особенно семейные, в стандартных, сказал шахтер, квартирках; семейству будет идти паек, а ребятишкам в школе — даровой горячий завтрак. Рассказал еще про то, сколько можно нагнать при перевыработке, про талоны на мануфактуру. Он бы давно все семейство к себе перетянул, оно и выгоднее, и к себе поближе, и ребята свет увидят… да вот баба за родню все держалась.

На полках и в проходе шелестели, как сказку слушали.

— Рабочему, это да, ему везде способствуют…

— Я одного выучил, дал ему свет. — обиженно буркнул Петр, — черта я от него увидал!

Журкину не терпелось заполучить шахтера к себе на одно словцо, выведать, как там, на стройке, слышно насчет работы. Шахтер подтвердил, что в газетах все правильно пишут: работы много, народу туда плывут каждый день за поездами поезда, а рабочих рук все не хватает. Но и оттуда многие вертаются. Разговор разный, больше жалуются на пищу и что тяжело.

Журкин слушал, жадно наставив ухо, поматывая согласливо косматой головой. Почему-то крепко и уважительно верилось шахтеру. Ну, уж только бы работа была, на пищу и на тяжелину не поглядит, изо всех сил принажмет!

Бухгалтер, на минуту очнувшийся, крикнул от окошка:

— Граждане, гляньте, какая природа оригинальная — горы и горы!

Бросились к глазкам.

И правда — высоко над поездом взобралась в небо тоскливая линия снегов. Редкие перистые сосенки понатыканы были в белой пустоте. Ниже, в обледененьях, в обрывах, в полыньях, крутилась черная речная стремнина. Поезд шел диким ущельем, Уралом.

Словно проснулся Тишка на другой земле. И чем выше, — уже нахмуренные густыми разбойными лесами поднимались и дичали горы, — тем сильнее набегали на него давнишние страхи. Тишка безо всякого вкуса, только чтоб забыться, жевал вчерашние ломти.