Том 2

Саломея(наклоняется над колодцем и прислушивается). Ни звука. Я ничего не слышу. Почему он не кричит, этот человек? О, если бы кто-нибудь меня пытался убить, я бы кричала, я бы сопротивлялась, я бы не стала покорно терпеть… Наноси свой удар, Нааман, наноси удар своим мечом, говорю тебе… Нет, ничего не слышно. Тишина, ужасная тишина. А! Что-то упало на землю. Я слышала, как что-то упало… Нет, должно быть, это меч палача. Он боится, этот раб. Он уронил свой меч. Он не осмеливается его убивать. Он трус, этот раб! Пусть лучше пошлют солдат. (Она останавливает свой взгляд на паже Иродиады и обращается к нему.) Иди-ка сюда. Ты, кажется, был другом того, кто убил себя, не так ли? Ну так вот, знай, что должен еще кое-кто умереть. Иди к солдатам и скажи им, чтоб они спустились в колодец и принесли мне то, о чем я прошу, что обещал мне тетрарх и что теперь по праву принадлежит мне. (Паж в ужасе отшатывается. Тогда она обращается к солдатам.) Эй, солдаты, быстрее сюда! Спускайтесь-ка в этот колодец и принесите мне голову того, кого называют пророком. (Солдаты тоже отшатываются от нее.) Тетрарх, тетрарх, прикажи солдатам своим принести мне голову Иоканаана.

Из колодца показывается большая черная рука, рука палача, держащая серебряный щит с головой Иоканаана. Саломея хватает ее. Ирод закрывает лицо рукавом мантии. Иродиада, улыбаясь, обмахивается веером. Назареяне опускаются на колени и начинают молиться.

Саломея. А, так ты не хотел, чтобы я целовала тебя в уста, Иоканаан? Что ж, теперь я поцелую тебя. Я укушу твои губы зубами своими, как кусают созревший плод. Да, я поцелую твои уста, Иоканаан. Я ведь говорила, что поцелую. Разве не говорила? Говорила ведь. Так вот, теперь я наконец поцелую твои уста… Но почему ты не смотришь на меня, Иоканаан? Твои глаза, вселявшие ужас, исполненные гнева и презрения, закрыты теперь. Почему они закрыты? Открой глаза свои! Разомкни свои веки, Иоканаан! Почему ты не смотришь на меня? Ты, верно, боишься меня, а потому и не смотришь на меня, не так ли, Иоканаан?.. А язык твой, подобный красной змее, источающей яд, неподвижен, он ничего больше не произносит, Иоканаан, этот твой ярко-красный язык, исторгавший на меня свой яд. Не удивительно ли это? Как же так получилось, что эта красная змея больше не извивается?.. Ты не хотел со мной знаться, Иоканаан. Ты отверг меня. Ты поносил меня самыми последними словами. Ты вел себя со мной как с какой-то потаскухой, как с распутницей — это со мной-то, с Саломеей, дочерью Иродиады и царевной иудейской! И чем же это кончилось, Иоканаан? Я по-прежнему жива, а ты, ты уже мертв, и голова твоя принадлежит мне. Я могу с нею делать что захочу. Могу бросить ее собакам, а могу бросить птицам, парящим в воздухе. То, что останется от собак, доедят потом птицы… Ах, Иоканаан, Иоканаан! Ты единственный, кого я любила. Все другие мужчины отвратительны мне. До чего же — ах, до чего же ты был красив! Твое тело было подобно колонне из слоновой кости на подножии из серебра. Оно было подобно саду, изобилующему голубями и серебряными лилиями. Оно было подобно башне из серебра, украшенной щитами из слоновой кости. Ничего на свете не было белее твоего тела. Ничего на свете не было чернее твоих волос. Ничего на свете не было краснее твоих губ. Твой голос был словно курильница, испускающая диковинные ароматы, а когда я смотрела на тебя, я слышала дивную музыку. Ах, почему ты не смотрел на меня, Иоканаан? Лицо свое ты прятал за ладонями своими и проклятиями своими. На глазах твоих были шоры, не дававшие тебе видеть ничего другого, кроме своего Бога. Что ж, своего Бога, Иоканаан, ты видел, а вот меня, меня ты так и не увидел. А если б увидел, то полюбил бы меня. Я увидела тебя, Иоканаан, и полюбила. Ах, как я полюбила тебя! Я все еще люблю тебя, Иоканаан, тебя одного… Я жажду твоей красоты, я изголодалась по твоему телу, и никакое вино не сможет утолить моей жажды, никакие фрукты не смогут насытить желания моего. Что мне делать теперь, Иоканаан? Никакие потоки, никакие водные стихии не погасят страсти моей. Я царевна, но ты пренебрег мною. Я была непорочна, но ты лишил меня девственности. Я была целомудренна, но ты наполнил жилы мои огнем… Ах, почему ты не посмотрел на меня, Иоканаан? Если бы посмотрел, ты полюбил бы меня. Я это хорошо знаю — ты полюбил бы меня, ибо любовь намного загадочнее смерти. Любовь выше смерти.

Ирод. Она чудовище, твоя дочь, она просто чудовище. То, что она совершила, — это огромное преступление. Я уверен, это преступление против неведомого нам Бога.

Иродиада. Я одобряю то, что сделала моя дочь, и теперь я согласна остаться здесь.