Том 2

Взгляд не успевал ловить подробностей этой большой, широко раскинувшейся картины. Прямо лежит на отлогости 10 горы местечко, с своими идущими частью правильным амфитеатром, частью беспорядочно перегибающимися по холмам улицами, с утонувшими в зелени маленькими домиками, с виноградниками, полями маиса, с близкими и дальними фермами, с бегущими во все стороны дорогами. Налево гора Паарль, которая, картинною разнообразностью пейзажей, яркой зеленью, не похожа на другие здешние горы.

Полуденное солнце обливало ее всю ослепительным блеском. На покатости ее, недалеко от вершины, сверкали какие-то три светлые 20 полосы. Сначала я принял их за кристаллизацию соли, потом за горный хрусталь, но мне показалось, что они движутся. Солнечные лучи так ярко играли в этих стальных полосах, что больно было глазам. «Что это такое?» – спросил я Вандика. «Каскады, – отвечал он, – теперь они чуть-чуть льются, а зимой текут потоками: very nice!»1 Ну, для каскадов это не слишком грандиозно! Они напоминают те каскады, которые делают из стекла в столовых часах. На южной оконечности горы издалека был виден, как будто руками человеческими обточенный, громадный камень: это Diamond – Алмаз, камень-пещера, 30 в которой можно пообедать человекам пятнадцати. По горе, между густой зеленью, местами выбегали и опять прятались тропинки, по которым, казалось, могли бы ползать разве муравьи; а кое-где выглядывала угрюмо из травы кучка серых камней, образуя горб, там рытвина, заросшая кустами. Мы въехали в самое местечко, и я с сожалением оторвал взгляд от живописной горы.

Домики, что за домики – игрушки! Площадки, обвитые виноградом, палисадники, с непроницаемой тенью 40 дубовых ветвей, с кустами алоэ, с цветами – всё, кажется, приюты счастья, мирных занятий, домашних

194

удовольствий! Мы быстро мчались из одного сада в другой, то есть из улицы в улицу, переезжая с холма на холм.

Деревья как будто кокетничали перед нами, рисуясь, что шаг, то новыми группами. «Мы остановимся здесь?» – спросил я Вандика, видя, что он гонит лошадей так, как будто хочет проехать местечко насквозь. Но Вандик и не слыхал моего вопроса: он устремил глаза на какой-то предмет. Я посмотрел, куда он так пристально глядит: внизу террасы, по которой мы ехали, на лугу 10 паслась лошадь – вот и всё. «Странно, – ворчал Вандик, – я не знаю, чья это лошадь». Мы проехали террасу и луг, а он привстал на козлах и оглядывался назад. «В прошедший раз ее не было здесь», – продолжал он ворчать и, озабоченный, шибче погнал лошадей. «Какое большое местечко!» – сказал я опять. – «Шесть миль занимает, – отвечал Вандик, – мы здесь остановимся, – продолжал он, как будто на мой прежний вопрос, – и я сбегаю узнать, чья это лошадь ходит там на лугу: я ее не видал никогда». – «Да разве ты знаешь 20 всех лошадей?» – «O yes! – с улыбкою отвечал он, – десятка два я продал сюда и еще больше покупал здесь. А эта…» – говорил он, указывая бичом назад, на луг…

«Аппл!» – вдруг крикнул он, видя, что одна из передних лошадей отвлекается от своей должности, протягивая морду к стоявшим по сторонам дороги деревьям.

В конце этой террасы, при спуске с горы, близ выезда из местечка, мы вдруг остановились у самого кокетливого домика и спешили скрыться от жары в отворенные 30 настежь двери, куда манили сумрак и прохлада. Мы с бароном первые вбежали в комнату и перепугали внезапным появлением какую-то скромно одетую, не совсем красивую девушку, которая собиралась что-то доставать из шкапа.

Она потупила глаза и робко стояла на месте. «Можно приготовить нам завтрак?» – спросил барон по-английски.

– «Yes», – отвечала она. – «А обед?» – «Yes». – «Так прикажите приготовить обед, да… получше, побольше… всего». – «А постели нужно?» – спросила она. – «Нет, – отвечали мы. – А у вас есть и комнаты для 40 приезжих?» – «Plenty» («Много»). Девушка внезапно скрылась, тут показались и наши спутники, и мы расположились кто в комнатах, кто на балконе. Вандик отпряг лошадей и опрометью побежал с горы справляться, чья лошадь ходит на лугу.

195