Том 2

— «Порвать», значит… Ну порви, порви… — иронически согласился Андрей. — Но только не думаю, чтобы тебе было здесь хорошо. Народ помнит! — При этом он тоже посмотрел в спину Федора.

— О, я понимаю вас! Но все же такие люди, как, например, Семен Трофимыч, бывший, как говорят, мой враг, оценили раскаяние, простили. Не думаю, чтобы можно было ненавидеть вечно человека, понявшего свои ошибки. — Дыбин уже смотрел прямо в глаза Андрею и добавил: — Разве у каждого из нас не могут быть ошибки в этой сложной жизни? — И снова глянул Дыбин в сторону Федора.

Но тот не пошевелился, все так же глядя в окно. Андрей, подумав, сказал:

— Ну что ж, иди к секретарю, зарегистрируйся в поселенных списках. Сперва напиши заявление.

— Благодарю, — сказал на это Дыбин, наклонив голову, и вышел в переднюю комнату.

Федор сурово посмотрел на Андрея и спросил:

— Зачем принял?

— Не могу не принять. Если документы правильные, по закону он имеет право жить где угодно. А документы у него есть.

— Ты ж не смотрел их.

— Такой человек без настоящих документов ко мне не придет. Можно не смотреть. Их мне в руках противно держать.

— Сказал бы: «Уходи! Уходи из села!» И все тут! — нервничал Федор.

— Нет, Федя, не то. Пусть на глазах живет — птица хитрая. В родню пошел. Помню я их.

Вошел секретарь и положил на стол телеграмму. Оба одновременно взяли ее за края противоположных сторон и посмотрели друг на друга, не отнимая рук. Оба хотели сказать: «Что-то будет в этой телеграмме?», но оба ничего не сказали. Андрей прочитал слова «Из Тамбова» и отпустил бумажку. А Федор прочитал вслух — первое слово тихо, а каждое следующее громче и громче:

— «Едем Мишей домой точка Меня назначили распоряжение нашего волкомпарта буду работать Паховке Крючков».

— Слушай! — кричал Андрей, — Федя! Ты понимаешь или нет?

— Понимаю! — взволнованно ответил Федор. — Понимаю, Андрей.

Игнат Дыбин, выходя из сельсовета, прислушался к громкому чтению и восторженным возгласам. Он первый узнал новость в Паховке.

Уже вечерело, когда Федор, уставший от волнений, пришел из сельсовета.

— Читай! — крикнул он Зине и подал ей телеграмму.

Она прочитала, прижала бумажку обеими руками к груди и тихо шептала:

— Едут… Господи, как же хорошо!

Федор легонько толкнул ее пальцем в бок и шутливо сказал; засмеявшись:

— Ты, библиотекарша! «Господи»!

Зинаида радовалась, как маленькая девочка, вся оживилась, вспыхнула и засуетилась с уборкой избы.

…Через три дня в Паховку приехали Земляков Михаил — агроном и Иван Крючков — «начинающий» партийный работник.

Вечером Ваня пришел к Федору. Они мяли друг друга в объятиях, похлопывали по плечам и восклицали:

— Ну вот!

— Ну вот!

— Приехал!

— Ага!

— Здорово!

— Очень здорово!

Зина тоже обняла Ваню, поцеловала в щеку, как родного, и сказала:

— Ой какой же ты, Ваня!

— Какой есть, — чуть-чуть смутившись, ответил Ваня. — Ну а какой все-таки?

— Ну, мужчина, одним словом, хоть куда!

— Не смущай, Зина, — отшутился он. — А тебе, Федя, подарочек привез.

— От Тоси? — живо спросил он.

— Вот. — Ваня положил перед Федором сверточек.

Федор развязал тесемочку, развернул бумагу и вынул две рубашки, новые брюки и маленький платочек. В платочке было завернуто письмо. Но первым делом он взял платочек за уголки, прочитал слова «Феде на память», потом повернул к свету и еще раз посмотрел, а затем осторожно приколол его кнопками над кроватью. Потом уж стал читать письмо и на какое-то время забыл обо всех присутствующих.

Ни Федор, ни Миша не заметили, как Ваня отвернулся к окну и стал смотреть на улицу. На какую-то минуту лицо его стало грустным. Только от Зинаиды не ускользнуло и это. И она подумала: «А все-таки у него что-то нехорошо на душе». Зина подошла к нему и ласково спросила:

— Ну? Чего запечалился?

— Ничего, Зина. Так, просто — смотрю на улицу. Ему-то, — он указал на Федора, — теперь весь мир сошелся в одном письме. Вот и не хочу мешать.

— А мне ты никогда не помешаешь, — отозвался Федор. — Уже прочитал. Через год будем вместе, а может, даже и раньше.

— Ой как это хорошо! — воскликнула Зинаида. — Все съедутся.

— Лучше не может быть, — поддержал Ваня. А на его лице не осталось и тени той (как показалось Зинаиде) мимолетной грусти.

Вечером, по старинному обычаю, нахлынули посетители проведать приехавших. Первым, конечно, прибежал Матвей Степаныч Сорокин. За столом сидели Зинаида, Федор, Миша и Ваня, пили чай. Они увидели деда в окно, когда тот заглянул, прислонившись к стеклу лицом. Федор весело сказал:

— А ну-ка подшутим: войдет — молчите!

Матвей Степанович вошел, постоял около двери, держась за бородку тремя пальцами. С хитроватой счастливой улыбкой он сказал:

— Здравствуйте вам!