Том 2. Дочь Великого Петра. Современный самозванец

— Клодина… Белокурая Клодина, которая живет в Москве и которой ты переводишь от меня деньги, чтобы, как ты говоришь, избегнуть с ее стороны скандала…

Граф Стоцкий уже настолько умел совладать с собой, что неподдельно расхохотался.

— Ты с ума сошел… Клодина и… эта несчастная честная девушка.

Граф продолжал неудержимо хохотать.

— Чего же ты хохочешь?.. Разве это не она?.. Клавдия Васильевна Дроздова из Петербурга… Конечно же она…

— Ой, перестань, не мори ты меня окончательно со смеху… — не переставая хохотать, проговорил граф Сигизмунд Владиславович.

— Я ничего не понимаю…

— Вот с этим я с тобой совершенно согласен, — перестав смеяться, заметил граф Стоцкий.

Иван Корнильевич смотрел на него широко открытыми глазами.

— Ты должен благодарить Бога, что я хохочу, так как я мог бы на тебя серьезно рассердиться. Ведь вывод из всего того, что ты мне здесь нагородил, один… Это то, что я тебя обманул и обманываю, что я клал и кладу в карман те деньги, которые брал и беру для пересылки твоей любовнице.

— Она не была моей любовницей.

— Толкуй больной с подлекарем.

— Клянусь тебе!

— Это безразлично и ничуть не изменяет дела, ну, женщина, которая выдает себя за твою любовницу. Значит, я у тебя крал эти деньги.

— Я этого не говорил, — смутился молодой Алфимов.

— То есть, ты не сказал мне прямо в глаза, что я вор, но сказал это, заявив, что несчастная девушка, окончившая так печально свою молодую жизнь в Москве, и твоя Клодина одно и то же лицо…

— Меня поразило совпадение имени, отчества и фамилии.

— Какие такие у них имена, отчества и фамилии, у крестьян и мещан… Дроздовых в России тысячи, среди них найдутся сотни Васильев, у десятка из которых дочери Клавдии… Я сам знал одну крестьянскую семью, где было семь сыновей и все Иваны, а по отцу Степановичи, по прозвищу Куликовы. Вот тебе и твое совпадение. Поройся-ка в адресном столе, может, в Петербурге найдешь несколько Иванов Корнильевичей Алфимовых, а по всей России сыщешь их, наверное, десяток…

— Благодарю тебя, ты меня успокоил, значит, это не она… — сказал молодой Алфимов, не поняв или не захотев понять намек своего сиятельного друга на его плебейское происхождение.

— Конечно же, не она… Успокойся, жива она тебе на радость… Можешь даже взять ее в супруги.

— Оставь шутки…

— Впрочем, виноват, опоздал… По моим последним сведениям, она из Москвы уехала с каким-то греком в Одессу и жуирует там… Сына же твоего…

— Какого моего сына? — вскрикнул Иван Корнильевич.

— Ну, все равно, ребенка, которого она выдает за твоего, она оставила в Москве, в одном семействе, на воспитании.

— Вот как!

— А то видишь ли… Будет она тебе бросаться с крыши, чтобы сохранить свою честь… Не тому она училась у нашей полковницы.

— Ты прав, а я не сообразил… О, сколько я пережил страшных минут…

— Глуп ты, молод, поэтому-то я над тобой расхохотался и ничуть на тебя не обиделся…

— Прости, Сигизмунд… — пожал ему руку Иван Корнильевич.

— Полно, в другой раз только не глупи… Ну, что твое дело с Дубянской?

Молодой Алфимов сделал отчаянный жест рукой.

— Все кончено!.. Она оттолкнула меня, как скоро оттолкнут и все…

— Уж и все…

— Ведь недочет в кассе снова откроется.

— Мой совет тебе — выделиться.

— То есть как выделиться?

— Потребовать от отца свой капитал, и шабаш…

— Это невозможно!

— Но ты сам говоришь, что долго скрывать недочета будет нельзя… И, кроме того, знаешь русскую поговорку: «Как веревку не вить, а все концу быть».

— Так-то так… Но я на это не решусь… Будь, что будет… Авось…

— Ну, как знаешь…

В это время у окошка кассы появились посторонние лица.

Иван Корнильевич занялся с ними.

Граф Сигизмунд Владиславович вышел из кассы и отправился в кабинет «самого», как звали в конторе Корнилия Потаповича Алфимова.

— А, вашему сиятельству поклон и почтенье… — весело встретил старик Алфимов графа Стоцкого. — Садитесь, гостем будете.

— Здравствуйте, здравствуйте, почтеннейший Корнилий Потапович, — сказал, усаживаясь в кресло, граф Сигизмунд Владиславович.

— А вечерок-то у нашей почтеннейшей Капитолины Андреевны не удался…

— То есть как не удался?

— Верочка-то оказалась барышней с душком, да с характерцем…

— Н-да… Но ведь это достоинство…

— Как для кого, для вас, молодых, жаждущих победить, пожалуй, ну, а для нас, стариков, которая покорливее, та и лучше…

— Пустяки, для вас не может быть непокорных… У вас в руках современная сила — золото…

— Мало из молоденьких-то это понимают… — усмехнулся Корнилий Потапович.

— А мать-то на что… Внушить…

— Так-то оно так… А все же, как она вчера к этому молодцу прильнула, водой не разольешь… Кто это такой?.. В первый раз его видел…

— Это Савин… Мой хороший друг…

— Савин… Савин… Это самозванец?..

— Да, пожалуй… Современный, если хотите…

— Позвольте, позвольте… Припоминаю…

И перед стариком Алфимовым пронеслись картины прошлого, он вспомнил «крашеную куклу» — Аркадия Александровича Колесина, Мардарьева, его жену, разорванный вексель и нажитые на этом векселе и на хлопотах о высылке Савина из Петербурга деньги.

Он не знал Николая Герасимовича, и Николай Герасимович не знал его.