Повесть, которую я расскажу вам, любимые мои… — В тексте-источнике «повесть о тютюне» имеет целых четырех рассказчиков: она поведана безымянным «древним старцем» некоему «святому иерусалимскому отцу»; затем переведена с латинского па молдавский язык великим даскалом Иерусалимским Кир Сильвестром, «собравшим» ее «из многих писаний святых иерусалимских отцов»; и, наконец, передается от первого лица как «поучение», начинаясь словами: «Послушайте,
любимые мои, благословенные, миогополезное христианам поучение, особливо тем, кто впадет в этот грех и дьявольский соблазн и станет
пить тютюн» (С. 86; курсив мой. — ИД). Ремизов «убирает» двух «посредников» между «древним старцем» и рассказчиком, произносящим «поучение» и излагающим историю обретения «Повести о тютюне». С этим последним и идентифицируется в зачине рассказчик Гоносиевой повести, который тоже говорит «от себя» лишь в самом начале, а затем только передает рассказ древнего старца. (Любопытно, что в тексте-источнике употреблено выражение «пить тютюн», встречающееся (естественно, в русском варианте: «пить табак») в Житии пламенного «табакоборца», главы церковного раскола протопопа Аввакума Ремизов высоко ценил его как писателя, основоположника той линии развития русской литературы, к которой себя причислял). Еще одним прототипом рассказчика, безусловно, является инок Парфений, ведь его «Сказание…» тоже цитируется в Гоносиевой повести. Тем более что сам Парфений некоторое время находился в расколе и в полной мере разделял известную раскольничью «табакобоязнь» («никонианская» церковь не приветствовала употребление табака, но и не преследовала его столь же настойчиво, как старообрядческая). Об этом свидетельствует, в частности, его одобрение строгого запрета употреблять табак (за нарушение виновный изгонялся из монастыря), установленного архимандритом афонской Нямецкой обители великим старцем Паисием. Кроме того, Парфений бывал в Буковине, где мог слышать приводимые Веселовским легенды о табаке, а значит, их пересказывать.
…некий древний старец Гоносий… — Имя Гоносий не встречается в святцах Скорее всего, оно тоже восходит к «Разысканиям…» Веселовского. В разделе «Румынские, славянские и греческие коляды», который следует сразу же за Приложениями с «Повестью о тютюне», в главе «Святочные маски и скоморохи» упоминается св. Генесий — мим и мученик при Диоклетиане, считавшийся покровителем французских корпораций жонглеров и менестрелей в средние века. Здесь же Веселовский анализирует ту специфическую роль, которую играли мимы и скоморохи в средневековых праздничных процессиях, восходящих к дохристианским январским календам и на русской почве имеющих аналогом святочные игрища. Причем особо подчеркивает их связь с древним фаллическим культом «византийские скоморохи чернят свои лица сажей, как древние фаллофоры, <…> вакхический фаллус становится атрибутом мима» (С. 132). Кроме того, на Руси скоморохи известны как медведчики — они ходили с медведем (кстати, Медведь, наряду с Козлом, одна из главных святочных масок), и как рассказчики сказок Ремизов неоднократно пересказывал сказки о скоморохах и составлял из них особые циклы «скоморошьих сказок» (см., например, цикл «Глумы» в книге «Докука и балагурье»). Известно, что Гоносиева повесть не только писалась на Святках, по и исполнялась во время «святочных сборищ» в Петербурге как часть ритуала наряду с ряженьем, «козлогласованием» (выражение из Славянской Кормчей по списку 1282 года) и танцем «козловаком». Тем самым воссоздавалась ситуация рассказывания «святочного» текста (им мог быть и «страшный» рассказ, и скоморошья сказка) в народной традиции. Связь ремизовской повести со Святками неоднократно подчеркивалась самим автором (см., например, название в списке Замятиных). И потому Гоносия, рассказ которого произносится Ремизовым как святочный, можно соотнести с мимом Генесием, тем более, причисленным к лику святых, пусть и не православной, но все-таки христианской церковью. Важно и то, что Веселовский особо акцентирует факт почитания св Василия Великого во время святочных празднеств (день его памяти приходится на 1 января ст. ст) Ведь во второй буковинской легенде о табаке именно св. Василий является настоятелем той самой обители, в которой происходит действие, и принимает в нем активное участие. Нельзя не учитывать и других коннотаций имени Гоносий. Возможно, Ремизов подразумевал здесь и греческое «гонос» ( — происхождение, род, что вполне отвечает матримониальному характеру Святок, но, конечно же, и «гиозис» (, т. е. знание, так как и сам Гоносий, и его прототип древний старец из «Повести о тютюне» по своей святости сопричастны Логосу и потому, в отличии от других персонажей, заранее знают, что Саврасий — дьявол
