Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

У «Червонного Бора» какие-то странные люди.
С Марса, что ли, упали? На касках сереют чехлы,
Шинелями, как панцирем, туго затянуты груди,
А стальные глаза равнодушно-надменны и злы.

Вдоль шоссе подбегают пехотные наши михрютки:
Интересно! Воюешь, — а с кем, никогда не видал.
Тем — табак, тем — краюшку… Трещат и гудят прибаутки.
Люди с Марса стоят неподвижнее скал.

«Ишь, как волки!» — «Боятся?» — «Что сдуру трепать языками…
В плен попал, — так шабаш. Все равно что воскрес…»
Отбегает пехота к обозу, гремя котелками.
Мерно двинулись каски к вокзалу под темный навес.

<1923>

Письмо от сына *

Хорунжий Львов принес листок,
Измятый розовый клочок,
И фыркнул: «Вот писака!»
        Среди листка кружок-пунктир,
        В кружке каракули: «Здесь мир»,
        А по бокам: «Здесь драка».

В кружке царила тишина:
Сияло солнце и луна,
Средь роз гуляли пары,
        А по бокам — толпа чертей,
        Зигзаги огненных плетей
        И желтые пожары.

Внизу в полоске голубой:
«Ты не ходи туда, где бой.
Целую в глазки. Мишка».
        Вздохнул хорунжий, сплюнул вбок
        И спрятал бережно листок:
        «Шесть лет. Чудак, мальчишка…»

<1923>

В операционной *

В коридоре длинный хвост носилок…
Все глаза слились в тревожно-скорбный взгляд.
Там за белой дверью красный ад:
Нож визжит по кости, как напилок,—
Острый, жалкий и звериный крик
В сердце вдруг вонзается, как штык…
За окном играет майский день.
Хорошо б пожить на белом свете!..
Дома — поле, мать, жена и дети —
Все темней на бледных лицах тень.

      А там, за дверью, костлявый хирург,
      Забрызганный кровью, словно пятнистой вуалью,
      Засучив рукава,
      Взрезает острою сталью
      Зловонное мясо…
      Осколки костей
      Дико и странно наружу торчат,
      Словно кричат
      От боли.
      У сестры дрожит подбородок,
      Чад хлороформа, как сладкая водка,—
      На столе неподвижно желтеет
      Несчастное тело.
      Пскович-санитар отвернулся,
      Голую ногу зажав неумело,
      И смотрит, как пьяный, на шкаф…
      На полу безобразно алеет
      Свежим отрезом бедро.
      Полное крови и гноя ведро…
      За стеклами даль зеленеет —
      Чета голубей
      Воркует и ходит бочком вдоль карниза.
      Варшавское небо — прозрачная риза
      Все голубей…

      Усталый хирург
      Подходит к окну, жадно дымит папироской,
      Вспоминает родной Петербург
      И хмуро трясет на лоб набежавшей прической:
      Каторжный труд!
      Как дрова, их сегодня несут,
      Несут и несут без конца…

<1923>

Легенда *

Это было на Пасху, на самом рассвете:
Над окопами таял туман.
Сквозь бойницы чернели колючие сети,
И качался засохший бурьян.

Воробьи распевали вдоль насыпи лихо.
Жирным смрадом курился откос…
Между нами и ими печально и тихо
Проходил одинокий Христос.