Том 2. Если б заговорил сфинкс

— Вот видите?! Придется мне самому объяснить. Отличным я называю такой полет, в котором летчик своевременно замечает свои ошибки, понимает и вовремя исправляет их. Ясно? Не какой-то выдуманный идеальный полет, а когда летчик исправляет свои ошибки в самом начале, как только они зарождаются.

— Вот-вот, я хотел сказать то же самое, — громко произнес Батюшин.

— Хотел и сказал — это не одно и то же, — продолжал инструктор. — И помните: ошибок в полете не допускают три человека: кто еще думает летать, кто уже отлетал и кто вообще летать не собирается. А раз человек в воздухе, то ошибки будут непременно, и лично я не берусь сделать безошибочный полет! Ошибки бывают разные, но все они тянут за собой целую толпу своих собратьев. Предположим, в полете по прямой мы допустили правый крен. Самолет немедленно отклоняется в сторону крена, но мы увидели только эту, вторую ошибку и жмем на левую педаль, чтобы сохранить направление. Самолет начнет скользить и терять высоту, потому что мы не убрали крен. Это будет третья ошибка — и все за несколько секунд… Вот почему важно уметь не только заметить ошибку в полете, но и сразу понять ее происхождение.

Как-то после вывозных полетов в зону на высший пилотаж, когда Гроховский получил отличные оценки за злополучные правые виражи, он откровенно рассказал инструктору о своих прежних полетах с Дубенским и о том, чем они закончились.

— Правые виражи всегда труднее даются, — объяснил Гунин. — Так уж устроен человек, что для него легче, или, во всяком случае, проще и естественнее, повороты влево. Но главное, по-моему, в другом. Раньше ведь как в школах учили летать? По первобытному принципу: если, мол, природа вдохнула в курсанта летные качества, то он сразу будет летать… Как некоторые умники обучали плаванию: столкнут человека в воду и смотрят — если он не тонет, значит, толк будет… Это уже много позже поняли, что летные качества есть в каждом физически здоровом и грамотном человеке, надо только правильно их развивать!

5

…Дни стояли солнечные и безветренные. Степь дышала зноем и гудела мошкарой и шмелями, которых не отпугивали ни запах бензина, ни шум моторов на земле и в воздухе. Когда выключали двигатель какого-либо самолета для заправки горючим, курсанты, наскоро протирая винт и капот, с удивлением рассматривали на них бесчисленных насекомых, расплющенных мощной струей воздуха. Но скоро они перестали обращать на это внимание, потому что привыкать нужно было ко многому: к жаре, к большой физической нагрузке, к тому, что на земле все приходилось делать быстро, а в воздухе — спокойно, без спешки. Быстрый темп аэродромной жизни, сложность управления самолетом, шум и жара — все это на первых порах утомляло курсантов и инструкторов.

Прошло не меньше четырех-пяти дней, пока все утряслось: инструктора перестали покрикивать на курсантов, старшины групп научились на ходу оценивать обстановку, быстро ориентировались, регулировали очередность, а вывозные полеты уже не только утомляли и огорчали, но и доставляли маленькие и большие радости.

Теперь на аэродроме стало как бы тише. У курсантов появились свободные минуты между полетами, о чем они не смели мечтать в первые день-два, можно было перекинуться с приятелем веселым словечком, внимательно продумать ошибки, еще и еще раз прочесть нужные места в инструкции по технике пилотирования и, уже не торопясь, красивым почерком записать в свою рабочую книжку замечания инструктора и задание на следующий полет.

Наконец настал и самый знаменательный день в жизни тех, кто посвятил себя летному искусству…

Каждому из нас хорошо известно, кто такое осуществленная мечта! Иногда в эти два слова умещаются всего год-два исканий, и человек, не постарев ни на сединку, становится безраздельным хозяином своей мечты. Но бывает и так, что успех приходит далеко не сразу, и путь к нему похож на барограмму полета в жестокую болтанку. Таким был путь и летчика Гроховского. Но как бы ни было трудно, нельзя оставлять своей цели и падать духом.

Может быть, не такими словами думал обо всем этом Гроховский в тот солнечный и незабываемый для него день, быть может, он тогда больше внимания уделял полосатому конусу указателя ветра и продумывал расчет на посадку. Скорей всего, так и было. Но он крепко верил в свою мечту и честно сделал все, что мог, для ее осуществления.

Вот почему, хотя и волнуясь, но все же как заслуженное воспринял он слова командира, который только что проверил его в воздухе:

— Самостоятельный вылет разрешаю.

Когда командир вылез из самолета, поднялось радостное оживление. Товарищи принесли мешок с песком и привязали его к заднему сиденью, чтобы сохранить центровку самолета в воздухе. Урывками они успели бросить счастливцу:

— Ни пуха ни пера…

— Расчетик уточни: боковичок дует, — советовал один.

— Да ну, разве это боковичок?! Еле дышит… — успокаивал другой.

— Руку подымай повыше, когда старт просить будешь: сам ведь летишь!

Остальные стояли в стороне и всем своим видом старались показать, что от души желают ему успеха.